Расселл Джонс - Выше головы!
Вот оно — самое важное! Что именно натолкнуло профессора Просперо Мида на разработку «маньяческого» плана? Может быть, он познакомился с той пресловутой идеей ещё до бунта? И ему сообщили как одному из разработчиков. А может, он помогал её внедрить? Может быть, он сам — источник этой идеи?
Зелень на грядке колыхалась под искусственным ветерком, и жуки-камиллы деловито гудели в листве деревьев. Именно здесь, в Саду, станция представлялась подлинным сокровищем: хранимое коллективными усилиями сосредоточение жизни посреди океана ледяной пустоты. Чудо, существующее лишь в чудовищно узком промежутке температуры, давления, радиации и правильного состава воздуха — узком, словно волос, на котором всё держится.
Для «бэшек» промежуток был шире, а значит, выше шансы на выживание. Так, может быть, поэтому?..
— Ненавижу! Ненавижу их всех!
Яростный шёпот отвлёк меня от размышлений, но не расстроил, потому что я узнал голоса.
— Выкрутились! Сволочи! Гады! Выкрутились!
— Тихо, Фьюр!
А это, разумеется, Тьюр, компенсатор и тыл.
— Надо поглядеть на это «Сенсационное историческое шоу»!
Девичий голос, твёрдый, решительный. Дана Иоффе, не иначе.
— Пусть идёт Эми.
— Почему она?
О! Нотки ревности! Оскар Ява — первый из принятых в команду. И отодвинутый на вторые роли после появления более сильных участников.
— Она разберётся.
Значит, Дана — второй лидер.
— Ладно… А мы что?
— Мы придумаем что-нибудь ещё.
— Хорошо.
Пауза. Вздохи. Сердитое сопение.
— Если они знают, что это мы…
— Они уже знают?
— Да.
— Откуда ты знаешь?
— Кро, не перебивай. Говори, Эми.
«Кро». Кроу? Ворон. Потому что чёрный. В памяти всплыло лицо Оскара — сначала из его личного дела, потом из воспоминаний о первом дне на «Тильде». Антрацитовое лицо и выдающийся нос, явно лишний в коктейле.
— Они будут следить через наши альтеры. И слушать. Через логоса. И через камиллов.
Для своих двенадцати лет Эмили разбиралась в ситуации. Но если она так хорошо разбиралась, почему по-прежнему с ними? Подростковая максималистская преданность? Типа «Они приняли меня — и теперь я не могу их бросить»?
— Страшно как!
— А раньше они не слушали?
— Не имели права. На это нужно постановление. Они могли слушать только на Весенней.
— А теперь?
— Погоди… Почему ты думаешь, что они получили это постановление?
— Мне так кажется. Мы далеко зашли.
— Что, боишься?
— Кро, не лезь. Никто не боится. Чего нам бояться?
— Вообще-то есть, чего. Нас могут перевести в другую категорию. С диагнозом. Как дефективных. И даже заставят носить «ржавь»!
— Да ну! А что мы такого сделали?
— Ты серьёзно? Правда?
— Никто нам ничего не сделает. Все это знают. Они сами наденут «ржавь»!
— Тихо! Эми, если так, что теперь?
— Понятно, что теперь! Разговоры только в норке.
— А! Ага.
— Вот именно.
— Пошли.
Прошелестели шаги — и затихли за деревцами. Я прислушался. Ребята направлялись к дальнему выходу. Значит, там та самая «норка», где, как они думают, можно не бояться чужих ушей? Но это уже не моя забота. Или всё-таки?..
Из травы выглянул чёрно-белый хомяк. Он присел на задние лапки, подвигал носом, внимательно посмотрел мне в глаза. Я протянул руку и легко взял его — он не сопротивлялся. Тёплый комочек меха доверчиво устроился в моей ладони. Похоже, ему надоело убегать, надоело прятаться. Да и какой смысл? Где бы ты ни был, ты всё равно на станции — деваться некуда.
Лилово-сливовый с лавандовым
Я никогда не думал, что обычный хомяк может вызвать столь бурную радость. Наверное, первый корабль, вернувшийся целым и невредимым из СубПорта, встречали с меньшим восторгом. Впрочем, ради того полного благодарности взгляда, которым меня одарила Юки Ремизова, я бы поймал стаю хомяков!
— Он просил передать, что ему очень стыдно, — объяснил я ребятам из зооклуба, вручая послушного Билли. — Вернулся сразу, как только узнал, что у тебя могут быть проблемы из-за него, — последнее предназначалось сияющей малышке.
Я подмигнул ей — и она потемнела, что для её смуглой кожи означало зардеться до корней волос.
— Простите, что мы тогда наступили на вас, — прошептала Юки, провожая меня до дверей. — Мы не хотели…
— Ерунда! — рассмеялся я. — Хороший массаж получился!
Она прыснула, прикрыв рот ладошкой.
Ни Брайна-близнеца, ни старших братьев поблизости не наблюдалось. «Интересно, она знает про их нору?» — подумал я, но остерёгся расспрашивать. А вместо этого заглянул в офис к Папе Симу и попросил план биофабрики. В Инфоцентре, конечно, была голограмма, но не такая подробная, как у главного садовода.
Профэксперты и Отдел Безопасности обшарили все помещения, где работал и куда мог заходить покойный Мид. Но они не нашли ни его мастерской, ни того, что могло быть складом. Имелось оборудование, которое было при нём в момент смерти. Был составлен список нелегально использованных материалов, из части которых было создано это оборудование. Где создавалось — отдельный вопрос. И где остальное? Явно не у него дома и не в кабинете!
Очевидно, было секретное место, вдобавок неплохо защищённое от логосов и камилл, в котором Мид занимался своим «хобби». И я был уверен, что теперь Фьюр заседал там со своими друзьями. Но что это за тайный уголок, если его не обнаружили после самой тщательной проверки?
Поскольку вина банды была доказана, мы получили доступ ко всем их перемещениям, а также видеозаписям и разговорам, но только там, где была возможна запись изображений и звуков. В этом отношении Сад был самым «свободным» районом — камилл много, но они заняты непосредственной работой, логос лишь фиксирует перемещения людей, отдавая все свои мощности проверке воздуха, температуры и состояния каждого ростка. Если бы кто-нибудь вздумал пробежаться по клумбе, большая часть информации касалась бы самочувствия потоптанных растений, а не нарушителя.
Фьюр и остальные давно перенастроили свои альтеры, оставив только маяк — ещё одно преимущество жизни подростков. Взрослым такое было недоступно. Практически для каждой службы, так или иначе, действовал режим тревоги, и всегда могла возникнуть необходимость вызвать человека и получить его консультацию. Подростки, напротив, обладали правом маскироваться хоть месяцами — «бунтарский период, через полгода пройдёт». Переживших трагедию тем более старались лишний раз не дёргать.
