Александр Бушков - Дикарка
Марина подошла к шкафчику. Ничего интересного там не оказалось — никакой выпивки, одни гребешки и флаконы с местными духами, надо полагать, принадлежащие хозяйке.
Когда за ее спиной стукнула распахнутая дверь, Марина моментально обернулась и старательно взвизгнула, заслоняясь руками, как и подобало воспитанной городской девушке, оказавшейся совершенно обнаженной перед четырьмя мужчинами, атаманом и его людьми. В полном соответствии с принятой на себя ролью возмущенно вскрикнула:
— Вы с ума сошли! Убирайтесь!
Ее негодование вызвало лишь дружный хохот. Она так и стояла у влажной бревенчатой стены, согнувшись, усердно прикрываясь ладонями, а атаман и сопровождающие его лица абсолютно непринужденно располагались поудобнее — голые по пояс, выпившие, уверенные, в своих дурацких одинаковых штанах с цветными полосами. Вот это влипла, подумала Марина, заманили… Ну, и откуда тут ждать помощи? Не от хозяйки же… Есть сильные подозрения, что супруга владетельного барона вполне в курсе и вряд ли станет перечить грозному мужу изза таких пустяков, как случайная гостья. Вот именно, патриархальные нравы. Самые незатейливые. Барон хочет развлечься. И что же делать? Можно прикончить их всех, она бы справилась, можно передушить всех остальных, кто только есть в доме. Но что дальше? Садиться на коня — при ее весьма скромных навыках верховой езды — и нестись очертя голову по незнакомым тропам, в ночной чащобе, непонятно куда? Нет, не годится оставлять за собой такое, когда путь отхода совершенно неизвестен…
Казаки располагались. Один со звоном опустил на лавку пару объемистых бутылок с яркими этикетками и стопку вставленных друг в друга стаканов, другой развернул на полу, встряхнув за углы, толстое домотканое покрывало, старательно расстелил на мокрых досках, выпрямился, ухмыльнулся:
— Сама ляжешь или помочь?
— Вы с ума сошли! — повторила Марина, подпустив в голос должную долю цивилизованного гнева. — Я кричать буду!
— Покричи, — лениво отозвался атаман. — Веселее будет. И некоторое разнообразие — чтобы орала, из рук рвалась…
— Я приехала из другого государства, вы не имеете права! Я пожалуюсь в полицию!..
Атаман подошел к ней вплотную, крепко взял за голое плечо и с нескрываемой насмешкой процедил:
— До полиции еще добраться надо, глупенькая! Я, между прочим, тебе не врал. Военные и полиция — в полусотне километров. И ни одна собака не знает, что ты здесь. Местные будут молчать в тряпочку, я им и власть, и полный хозяин, и господь бог вместе с богоматерью… — его глаза нехорошо сузились. — Я тебя, стерву, двину по затылку и сброшу в болото с камнем на шее, иди потом пиши жалобы хоть президенту с того света!
Лицо у него стало понастоящему страшным. Марина не сомневалась, что он ничуть не блефует.
— Ну, не пугайся, — сказал атаман помягче. — Мы же не звери! Будешь умницей, никто тебя убивать не будет. А начнешь барахтаться, мало того, что сбросим потом в болото с разбитой башкой, сначала отдерем так, что все порвем к чертовой матери! — изобразив самую благожелательную улыбку, он погладил Марину по щеке. — Ну, что дрожишь? Взрослая девочка, с мужиками наверняка уже валялась. Не станешь брыкаться, мы с тобой тоже будем осторожненько. Не бойся, не съем…
Он отвел руки Марины от груди — Марина притворилась, будто руки у нее слабые, и ее легко одолеть — погладил похозяйски.
— Да тащи ты ее сюда, — послышалось сзади, — двинуть пару раз…
— Не торопись, — с ухмылочкой сказал атаман, всем телом прижимая Марину к стене. — Она девочка умная, сама ляжет… Ты ведь сама ляжешь? Выбор у тебя небогатый…
Марина подняла на него глаза, моргая с самым испуганным видом:
— А вы, правда, меня не убьете, если…
— Да кто тебя убьет, дуреха? Завтра отвезем к военным, похорошему. Можешь им наплести что угодно, но доказательств все равно не будет никаких. Я нашу власть в нынешней своей роли вполне устраиваю, станет она дергаться изза какойто ученой девки из задрипанного Питера! Выпьешь стаканчик?
— Нет.
— И правильно, — сказал атаман, почти мурлыкая. — Молодым девчонкам пить неприлично, да и для здоровья вредно… — он отступил, посторонился. — Ну? Или хочешь поплохому?
Марина замотала головой, прошла к покрывалу и неторопливо улеглась, расслабилась, насколько удалось, вытянула руки вдоль тела, зажмурилась и слегка развела ноги.
— Шире раздвигай, — скомандовал ктото из приближенных. — И глаза открой.
Марина повиновалась. Рядом скрипели стаскиваемые сапоги, с глухим стуком разлетались по углам, звякало горлышко о края стаканов.
— Приятная коза, — сказал ктото. — Гладенькая.
— Городская. Они там все такие, сытые и беззаботные. Глянь, вся выбритая.
— Культурная…
— Ничего. Сейчас сделаем из этой культурной простую деревенскую давалку. Пусть они нас окунули мордой в дерьмо, мы хоть так свое возьмем. Эй, голенькая! Губки пальцами раздвинь, я полюбоваться хочу. Да на меня смотри, недотрога питерская!
Очень мило, подумала Марина, выполняя приказ. Прорезалось чтото похожее на идеологическую базу. Начнут они когданибудь, или всю ночь будут таращиться?
— На ходу обучается, — продолжал тот, самый неугомонный. — Нука скажи: «Я была порядочная, а теперь я блядь казацкая».
Без запинки Марина повторила. Унизили, ага, подумала она насмешливо. Пойду потом и повешусь на воротах от психологического шока, с трагическим письмом в зубах…
— А пусть сделает…
— Да ладно тебе, — сказал второй. — Чего представление тянуть? Начинайте, господин атаман, как и положено.
— Ну, держись, гостья дорогая! — хохотнул атаман.
Опустился над Мариной, упираясь в пол вытянутыми руками, примостился, умело вошел — неторопливо, стараясь проникнуть как можно глубже. Чтобы подыграть — авось зачастит, и побыстрее отделаешься от первого — Марина старательно ахнула во весь голос, картинно закусила губу.
— На меня, на меня смотри! — весело распорядился атаман. — Успеешь еще поорать!Ножки сдвинь посильнее.
— Невинность нашарили, атаман? — захохотал ктото.
— Ни черта! — откликнулся атаман. — Все разработано в лучшем виде.
Ясно стало, что быстро от него не отделаешься. Атаман насиловал Марину неторопливо и размеренно, с самодовольной улыбкой глядя в лицо под громкий смех зрителей, комментировавших процесс в самых похабных выражениях.
Второй проворно встал на колени лицом к атаману, грубо и цепко стиснул груди. Конец тыкался ей в лицо, нашаривая рот. Нашарил, проник, заработал ожесточенно. Атаман, наконец, закончил и отвалился, его проворно сменил второй, действуя гораздо торопливее и грубее, злым шепотом командуя:
— Подмахивай! Что лежишь, как бревно?
