Ольга Михайлова - Бесовские времена
— Ладно, управлюсь к пяти и буду ждать тебя. Это вечер пятницы, день постный. Закажу у Бонелло что-нибудь рыбное…
Портофино кинул, но тут же, чуть наморщив нос, заметил:
— Только не тунца по-ливорнийски.
Это вскользь брошенное замечание породило короткое, но темпераментное обсуждение меню, в котором вначале фигурировали только невинная барабулька с мидиями, чесноком и петрушкой да радужная форель с цикорием, зеленью одуванчика и артишоками. Однако после в соперничество с ними вступили сардины, панированные в сухарях с фенхелем и лимоном и маринованная в масле скумбрия. Потом в спор включились шашлык из морского чёрта, хек с тушёным луком-пореем и форель, фаршированная раками и шпинатом. Спор завершился умиротворяюще-кротким замечанием инквизитора, истинного аскета, по-монашески равнодушного к мирским благам.
— Что толку препираться-то, Чума? Что будет у Бонелло — то и бери…
Чума кивнул и отбыл. Вопреки сказанному им Альдобрандо, Песте вовсе не собирался ночевать в церкви.
У него были на эту ночь совсем другие планы…
Глава 8. В начале которой повествуется об омерзительной шутке, сыгранной Чумой с синьором Пьетро Дальбено, а в конце — рассказывается о том, как в постели девственника мессира Грациано Грандони среди ночи оказывается фрейлина
К тому времени, когда стражники сменили ночной караул у потайных ходов, по внутреннему двору замка уже сновали лакеи, камердинеры, шталмейстеры, оруженосцы, цирюльники, конюхи, повара и кухарки, пажи, кучера, рассыльные, обслуживающие двор ремесленники, мальчики на побегушках, прачки, белошвейки и кастелянши, но тёмная синева ночного неба пока не прояснялась, заставляя предполагать дождливый или пасмурный день.
Четверо мужчин на лошадях появились из центрального портала замка и исчезли в туманном мареве узких улиц. Миссия Тристано д'Альвеллы, Аурелиано Портофино, сенешаля Антонио Фаттинанти и референдария Донато Сантуччи была проста: им предстояло встретить у северных ворот отряд дона Федерико Гонзага, маркграфа и первого герцога Мантуи, и проводить гостей в замок, где их ожидал торжественный приём. Визит был давно оговоренным и родственным — отец нынешнего герцога Мантуи, ныне покойный Франческо Гонзага, был братом вдовствующей герцогини Елизаветы, любимой тетки, усыновившей дона Франческо Марию, а жена Франческо Марии, донна Элеонора, была сестрой нынешнего герцога Федерико Мантуанского.
При этом Тристано д'Альвелла, хоть и вовсе не ложился в эту ночь, заботясь об организации приёма, выглядел бодро, мессир Портофино, хоть спал не больше пяти часов, улыбался, но толстяк Антонио Фаттинанти откровенно зевал, а Донато Сантуччи выразил даже желание, чтобы чёрт унёс всех мантуанцев подальше, если из-за них приходится подниматься ни свет, ни заря.
— А что вы делали ночью, дорогой Донато? — с простодушием истинно монашеским поинтересовался инквизитор. — Легли бы пораньше…
Он и лёг, гневно сообщил референдарий, да в очередной раз стал жертвой чумовых проделок и изуверских шуточек дружка его милости мессира Портофино наглеца Песте! Тот, видимо, откуда-то пронюхал, что синьора Бартолини решила провести минувшую ночь со знатоком законов неба синьором Дальбено. Ради этого выдающегося прорицателя она отодвинула всех любовников и ждала его за легким ужином. Но шельмец Чума нагло перекосил констелляции небесных светил, и когда синьор Дальбено, мудрейший звездочёт, очевидно, обманутый благоприятным прогнозом звёзд, крался в спальню синьоры Франчески, треклятый шут погасил факел на стене в коридоре и подставил под двери синьоры несколько ночных горшков, разумеется, непорожних. В итоге астролог споткнулся об один горшок и тут же упал в другой, тот же оказался привязанным ещё к двум другим, стоявшим в нише наверху. Горшки опрокинулись сверху, астролог выделался в дерьме по самые уши и наделал столько шума воплями и проклятиями, что перебил его, Донато, самый первый и сладкий сон. А после, под крики синьоры Бартолини, выскочившей из спальни, и тоже поскользнувшейся на скользких испражнениях и перепачкавшейся от носа до пяток, о сне и мечтать уже не приходилось! Потом мерзкая вонь распространилась по всем этажам замка, а синьор Джулиано Пальтрони, как назло, ночевал в городе, где собирался договориться с отцом Луиджи в субботу крестить новорожденного племянника, и некому было открыть баню, интендант же Тиберио Комини все запасные ключи унёс с собой, да и канул невесть куда…
— Предупредите, кстати, герцога, Тристано, упаси Бог, он в покои герцогини сунется раньше полудня, задохнётся…
Когда мессир Сантуччи закончил рассказ, трое его слушателей едва держались в седлах. Д'Альвелла истерично хохотал, поминутно вытирая выступавшие на глаза слезы, Антонио Фаттинанти злобно хихикал, мессир Портофино покатывался со смеху.
— Видимо, транзиты Марса умножили в эту ночь опасность шляться в потемках, зловещий же Сатурн в экзальтации, отвечающий за опасность выделаться в дерьме, по силе проявления превзошел Юпитер в изгнании. В итоге аспекты этих светил в пределах орбисов, покрываемых планетной конфигурацией, и привели к столь трагическому событию, — промурлыкал, отсмеявшись, Фаттинанти, подражая изрекаемой обычно Дальбено галиматье. — А возможно, собираясь блудить, наш звездун неверно интерпретировал градус Лунного узла или ошибся в истолковании линий куспидов…
— Да, видимо, светило, которое он принял за Ночной Дом Венеры, оказалось Ночным Домом Дерьма… — уточнил Портофино.
Его собеседники уже не хохотали, но стонали от смеха.
— Это он за гороскоп герцога с ним посчитался, — промурлыкал, смеясь, подеста.
— Ну, Чума, ну, чудовище… — с лукавой улыбкой проронил инквизитор, — но всё же человек он удивительный. Ведь собирался нынче в город, дела у него, но не мог уйти, не напакостив еретику и пройдохе. Какая ответственность и чувство долга! Однако, господа, вот и те, кого мы ждём.
Все теперь с высоты городских стен заметили кавалькаду всадников в роскошных одеяниях, и едва успели успокоиться, как мантуанцы и сопровождающие их два дипломата папской курии уже миновали городские ворота.
…День и вправду оказался пасмурным. Чума и его банкир Джанмарко Пасарди, обсудив текущие дела, зашли в городские конюшни к Альджизо Тренуло. Барышник торговал дивного племенного жеребца Люциано, вороно-муаровой масти с серебристым отливом, сына знаменитого Лабаро и кобылицы Темериты, и Песте, оглядев и ощупав коня от путового сустава и яремного желоба до седалищного бугра и ахиллова сухожилия — нигде не смог найти изъяна.
