Дэниел Худ - Пир попрошаек
— А если он ищет вас, я сумею направить его по ложному следу.
— Да, только действуйте осторожно. Дезидерий очень хитер. Правда, если знаешь, где находится враг, он становится вполовину меньше опасен. А вы ведь уже знаете, где он находится, так?
Лайам почувствовал, что краснеет, и мысленно чертыхнулся. В последнее время он только и делает, что цветет, как майская роза.
— Вообще-то, пока еще нет. Но люди эдила уже его ищут, и вряд ли их поиск затянется.
— Пожалуй, вы правы. Легко найти того, кто не скрывается, а Дезидерию прятаться вроде бы ни к чему.
Разговор оборвался. Лайам встал и, собрав со стола посуду, засунул ее в печь. Покончив с приборкой, он шумно вздохнул и сказал:
— Большую часть дня мне придется пробыть в городе, но если госпожа Присциан что-то для вас отыщет, я пришлю сообщение с Фануилом.
Грантайре только кивнула.
Через какое-то время — уже на пути в Саузварк — Лайам попытался прикинуть, какие дела его ожидают. Сначала — в девять — встреча у галереи писцов, потом ему надо наведаться к госпоже Присциан, затем у него на очереди лорд Окхэм и Кэвуд. Необходимо также повидаться с эдилом, а еще — заглянуть к Ульдерику, впрочем, он пока не решил, так ли уж нужен ему этот визит.
Дуэлей Лайам не одобрял, и вовсе не по моральным соображениям, а потому, что практика боя никакой справедливости в себе не несла. Все поединки по сути являлись узаконенным видом расправы. Сильный расправлялся со слабым, быстрый с медлительным, ловкий с неповоротливым. Поле чести вовсе не давало гарантий, что победит тот, кто прав.
Конечно, Квэтвел бросил в лицо графу серьезные оскорбления. Но молодой барон был попросту пьян. И тут же за свои слова поплатился. Лайам болезненно передернулся, припомнив чмокающий звук, которым сопровождался удар. Кровь пролилась, оскорбление смыто, ход оставался за Квэтвелом, а граф мог спокойно уйти.
Почему же он не ушел? Почему бросил поверженному обидчику вызов? И зачем ему понадобилось втягивать в это дело кого-то еще?
Лайам прекрасно знал истинную причину своего нежелания участвовать в этой дуэли. Его никак не устраивала роль марионетки в чужой и не очень-то чистоплотной игре. Все эти благородные господа — так ли уж они благородны? Разве его отец поступил бы, как граф Ульдерик? Разве бы он позволил себе нализаться до скотского состояния, как молодой Квэтвел? Нет, никогда. Если все нынешние аристократы подобны этим двоим, то Лайаму следует благодарить судьбу за вмешательство, отъединившее его от сонма надменных, заносчивых, высокомерных прожигателей жизни.
«Об этом ты можешь подумать и на досуге, — сердито сказал себе Лайам. — Сосредоточься на главных вещах!» А что сейчас главное? Кэвуд, Фурзеусы, леди Окхэм. И конечно же, Оборотень и подозрительный чародей. Слишком много главных вещей, слишком много.
Самым отвратительным было то, что Лайам до сих пор так и не вычислил, что же заставило вора совершить дерзкое похищение. Возможность обогатиться, жажда обладания камнем, которому нет равных, магические свойства украденного кристалла? Все это (и вкупе, и по отдельности), конечно, могло побудить преступника к действию, но отдать предпочтение какой-нибудь версии Лайам пока что не имел оснований. Если Грантайре права, Дезидерий не мог опуститься до воровства, а ни Квэтвел, ни Ульдерик не казались большими любителями драгоценных вещичек и, судя по всему, не испытывали недостатка в деньгах.
— Моих деньгах! — с сожалением пробормотал Лайам и ощупал свой кошелек. Он был наполнен достаточно, чтобы покрыть вчерашний должок, но не настолько, чтобы его хозяин мог бы и дальше сорить денежками направо-налево. Нет уж, на предстоящие опросы гостей Окхэмов он, Лайам, не затратит теперь ни гроша.
Словно в подтверждение правильности принятого решения желудок Лайама раскатисто забурчал.
— Это еще что за новости? — удивился Лайам. Хотя удивляться было особенно нечему. За весь прошлый вечер он так ничего и не съел, а торквейские булочки, конечно, весьма вкусная, но не очень сытная пища. Впрочем, возле галереи писцов имелись местечки, где можно перекусить, и Лайам торжественно пообещал устроить себе второй завтрак.
Город был пуст, саузваркцы спали, отдыхая от ночных возлияний и набираясь сил для новых гулянок. Лайам усмехнулся. Сегодня с головной болью проснется не только Квэтвел. Правда, остальные страдальцы смогут быстро найти, чем унять эту боль. Но не сейчас, ибо сейчас все винные лавки Саузварка закрыты, а в храмах похмелье не исцеляют. Однако на Храмовой улице Лайаму все же встретились несколько горожан.
Он оставил Даймонда в знакомой конюшне. С соломой во встрепанных волосах и с выражением благоговейного почтения на лице вчерашний мальчишка принял поводья и раза три поклонился, чего прежде за ним никогда не водилось.
«Мне следует почаще показываться в городе с Фануилом», — подумал приободрившийся Лайам и двинулся в сторону галереи. Народу и здесь не было. Немногочисленные (решившие пожертвовать праздничным отдохновением в расчете на возможные заработки) писцы, позевывая, обустраивались на привычных местах, однако на пятачке, где торговали едой, царила мертвая тишина. Работал лишь тот ларек, где угощалась кошмарными колбасками Мопса. Делать нечего, верный обещанию, данному собственному желудку, Лайам прикупил две колбаски с хлебом и присел на низенькое подобие балюстрады, ограждавшей ступени, ведущие к галерее. Колбаски он тут же бросил в канаву, а хлеб, пропитанной жиром, все-таки съел, поскольку голод давал о себе знать.
Облизав пальцы и стряхнув крошки с одежды, Лайам повернулся лицом к неяркому солнцу, закрыл глаза и застыл в ожидании.
Вскоре колокола отзвонили девять часов. Лайам открыл глаза и оглядел улицу. Мопсы нигде не было видно. Он встал, потер подмерзшие ляжки и пошел вдоль галереи, рассматривая поздравительные картинки. Писцы встрепенулись и принялись кланяться, стараясь привлечь внимание важного господина. Кое-кто из них начал расхваливать свое мастерство, и Лайаму пришлось объяснить, что он не собирается делать заказы. А потом он увидел Оборотня.
Лайам никак этого не ожидал. Он полагал, что на встречу явится Мопса, чтобы отвести его для разговора в какое-нибудь укромное место. Оборотень и сам говорил ему, что никогда не выходит на улицу днем. И все же главарь рискнул это сделать и шел теперь к галерее, подслеповато щурясь и поглядывая по сторонам. Лайам сбежал по ступеням на мостовую, и Оборотень направился к нему.
— Это не дело, — проворчал главарь воровской гильдии Саузварка. — Пошли.
Даже не поглядев, пойдут ли за ним, Оборотень тяжело повернулся и двинулся вниз по улице — в сторону Муравейника. Вид этого человека всегда заставлял Лайама призадуматься, что чем в нем порождено — внешность кличкой или кличка внешностью?
