Александр Покровский - Не надо оборачиваться
— Это же я сделала, а не ты, Юрочка. Ты тут вообще ни при чём, — обиделась Палёнка.
— Ты хочешь, чтобы шеф всюду болтал, что ты работаешь не только на спецслужбу, но и на полицию? — язвительно поинтересовался Нежный.
— Ой! Я не подумала.
— А ты не думай. Ты переводи.
— Сейчас переведу, — согласилась Палёнка. — Значит, так. Средневековая Франция. Сына короля Филиппа Третьего соблазняет сначала мать, а потом сестра, они постоянно подвергают его сексуальным унижениям. Юрочка, ты уверен, что я достаточно взрослая, чтобы такое читать? К тому же это инцест, а не зоофилия.
— Не переживай. Если капитан Сорокина сказала, значит, зоофилия непременно будет, но чуть позже. Она в этих делах знает толк. Так что переводи, не отвлекайся.
— Он вырос и приобрёл непреодолимое отвращение к женщинам. После секса с мужчинами он узнаёт, что это неугодно в глазах Господних, и больше такого не повторяет. Внезапно мальчик замечает, что его ужасно тянет к собакам. Он советуется со священником, угодно ли в глазах Господних скотоложство. Тот сводит его со своей прихожанкой Жюли, которая может превращаться в собаку или волчицу. Это получается уже не скотоложство, неугодное в глазах Божьих, потому что она иногда бывает человеком. Но священник признаётся во всём Инквизиции, и влюблённые вынуждены спасаться бегством, — Палёнка вздохнула. — Я очень рада, что это всё.
— Что это за хрень? — скривился Нежный.
— Аннотация.
— Чего?
— Краткое описание книги. Это книга такая, вот смотри, Юрочка, — она что-то нажала на экране, и текст сменился. — Видишь? Книга называется «Мальчик любит собаку», год издания — тысяча девятьсот пятьдесят седьмой. И примечание: не рекомендуется детям и лицам строгих нравов.
— А там есть фамилии автора этой порнухи, художника, что нарисовал даму с собачкой в одном лице, или кого-то из редакторов, на худой конец?
В этот момент в кабинет ворвалась разъярённая секретарша шефа, схватила кофе и уставилась на майора испепеляющим взглядом.
— Взяла, за чем приходила, и вали отсюда, не мешай людям работать, — вежливо попросил тот.
— Нежный, сволочь, ты назвал меня секретуткой!
— Те, кто подслушивает чужие телефонные разговоры, порой узнают о себе очень неприятную правду.
— Это не правда! Это оскорбление! Я — не секретутка!
— Да? А кем ты тут работаешь?
— Я - секретарь-референт! У меня, между прочим, диплом переводчика с трёх языков! Английского, французского и немецкого! И ты это знаешь, я всем показывала!
— Тогда нам крупно повезло! — Нежный изобразил радость. — Тут как раз нужно перевести маленький текст с французского. Переведёшь?
— Нет у тебя никакого французского текста!
— Вон, глянь на экран. Там описание книги, которая предположительно проходит по делу об убийстве.
— Ты — мерзавец! Ты всё врёшь! Ни по какому делу она не проходит! Ты специально написал что-то по-французски, чтобы меня унизить!
— Достала уже, — поморщился майор. — Ещё и орёшь, как потерпевшая. Забирай кофе и неси его шефу. Это он ценит твои дипломы, а не я. Или не дипломы?
Женщина ушла со слезами на глазах, Любе её стало даже немного жалко. Пожалуй, Нежный, пытаясь опровергнуть свою фамилию, обращался с сослуживцами слишком уж грубо. А особенно с сослуживицами. Она ещё до конца не простила ему «следственный эксперимент» с раздеванием. Но делать замечания за грубость она не собиралась — от мнения майора зависело, останется ли она здесь работать, а принципы могут подождать до лучших времён.
— Посмотрела я, что ты просил, — напомнила о себе Палёнка. — Издательство давно обанкротилось, о редакторах и авторе в интернете ничего нет, а фамилию художника я так и не смогла найти. Но прикинь сам, Юрочка — им всем в пятьдесят седьмом было явно не по десять лет, сколько же им сейчас?
— Зато могут быть живы их дети, которые могут что-то знать об этой собачке. Я бы с удовольствием съездил во Францию провести допрос. Но по опыту знаю, что поедет шеф со своей секретуткой. Нет, пусть всё остаётся, как есть. Так что, Палёнка, возвращайся к Бардину, помоги ему пообщаться с венграми.
— Я не говорю по-венгерски.
— Ничего, я уверен, что ты найдёшь с ними общий язык. Ты со всеми находишь. Пошли, я тебя отведу.
— Боишься, что я дорогу не найду?
— Найдёшь, даже не сомневаюсь. Заблудить здесь ты можешь, а вот заблудиться — ни за что.
— Скажешь тоже, Юрочка! Я уже давно с блудом завязала, — улыбнулась Палёнка.
— Я верю только в бывших девственниц. Блудницы бывшими не бывают.
— Брось ты! С кем тут блудить? У оперов и денег-то не хватит, чтоб расплатиться с такой, как я.
— Не заговаривай мне зубы. Время поджимает. Идём.
Как только Нежный и Палёнка ушли, Люба бросилась к телефону. Боялась не успеть к возвращению Нежного, но, к её облегчению, шеф ответил сразу.
— Шеф, это капитан Сорокина. Ваше поручение выполнено, — доложила она.
— Не понял, Сорокина, какое поручение?
— Бумаги в прокуратуру по ограблению супермаркета.
— Ах, это… Но мне докладывали, что их оформил сам Бардин под давлением Нежного.
— Шеф, клянусь, то, что я сейчас скажу — это правда, только правда, и ничего, кроме правды. Первое: Бардин не способен составлять такие документы.
— Знаю.
— Второе: Нежный ни при чём вообще. Третье: без женщины тут не обошлось.
— Надо же, чутьё мне так и подсказало, а я ему не поверил.
— Интуиция?
— При чём тут интуиция? Говорю же: чутьё! Я учуял, что от этих бумаг пахнет духами.
* * *Вернувшись в свой кабинет, Нежный мгновенно заметил, что с Сорокиной что-то не так. Что-то в ней почти неуловимо изменилось, и если бы не опыт многих тысяч допросов, майор бы ни малейшего внимания не обратил на такую мелочь. Сорокина всего-навсего старалась не встречаться с ним взглядом. Не то чтобы отворачивалась, но постоянно смотрела куда-то в другую сторону. Пока он провожал Палёнку к Бардину, Сорокина тут сотворила какую-то гадость, причём скорее всего, лично ему.
Нежный даже не подумал спрашивать у неё. Всё тот же многолетний опыт подсказывал ему, что женщины признаются в содеянном далеко не сразу, а некоторые вообще не признаются, даже если доказательств столько, что так называемое чистосердечное признание не очень-то и нужно. Что же случилось? Дама стесняется? Оставшись в кабинете одна, она занялась чем-то таким, за что ей сейчас стыдно? Что же это за постыдное такое занятие? Кроме самоудовлетворения, на ум ничего не приходило. Но Сорокина была совершенно не похожа на тех, кто в этом нуждается, а если уж её бы вдруг и припёрло, она бы потом совершенно не стеснялась. Майор ещё не забыл дерзко брошенные ему в лицо трусики.
