Аркадий Стругацкий - Дело об убийстве, или Отель «У погибшего альпиниста»
– Полицейские штучки… – проворчал он с горечью.
– Служба такая, – сказал я и присел перед ним на край бильярда в тени. – Ну, Хинкус, что там у вас произошло с Барнстокром?
– С каким еще Барнстокром? Что у нас может произойти? Ничего у нас не произошло. Я его и знать не знаю.
– Записку угрожающую вы ему писали?
– Никаких записок я никому не писал. А вот жалобу я напишу. За истязание больного человека…
– Слушайте, Хинкус. Через час-другой прилетит полиция. Прилетят эксперты. Записка ваша у меня в кармане. Определить, что написали ее именно вы, ничего не стоит. Зачем же вы запираетесь?
Он быстрым движением перебросил изжеванную спичку из одного угла рта в другой. В зале брякала тарелками Кайса, напевая что-то тонким фальшивым голоском.
– Ничего не знаю про записку, – сказал наконец Хинкус.
– Хватит врать, Филин! – гаркнул я. – Мне все о тебе известно! Ты влип, Филин. И если ты хочешь отделаться семьдесят второй, тяни на пункт «д»! Чистосердечное признание до начала официального следствия… Ну?
Он выплюнул изжеванную спичку, покопался в карманах и вытащил мятую пачку сигарет. Затем он поднес пачку ко рту, губами вытянул сигарету и задумался.
– Ну? – повторил я.
– Путаете вы что-то, – ответил Хинкус. – Филин какой-то. Я не Филин, я – Хинкус.
Я соскочил с бильярда и сунул ему под нос пистолет.
– А это узнаешь? А? Твоя машинка? Говори!
– Ничего не знаю, – угрюмо сказал он. – Чего вы ко мне привязались?
Я вернулся на стол, положил пистолет рядом с собой на сукно и закурил.
– Думай, думай, – сказал я. – Быстрей думай, а то поздно будет. Ты подсунул Барнстокру записку, а он отдал ее мне – этого ты конечно, никак не ожидал. Пистолет у тебя отобрали, а я его нашел. Ребятам своим ты дал телеграмму, а они не поспели, потому что случился обвал. А полиция будет часа через два, самое большее. Понял, какая картина?
В дверь просунулась Кайса и пропищала:
– Подать чего-нибудь? Угодно?
– Идите, идите, Кайса, – сказал я. – Ступайте.
Хинкус молчал, сосредоточенно шаря в кармане, потом извлек коробок спичек и закурил. Солнце пекло. На его лице выступил пот.
– Маху ты дал, Филин, – сказал я. – Перепутал божий дар с яичницей. Чего ты привязался к Барнстокру? Напугал бедного старика до полусмерти… Разве его приказали тебе держать на мушке? Мозеса! Мозеса надо было держать! Олух ты царя небесного, я бы тебя в дворники не взял, не то что такое поручение давать… И твоя шпана тебе это еще припомнит! Так что теперь, Филин, тебе только одно и остается…
Он не дал мне закончить поучение. Я сидел на краю бильярда, свесив одну ногу, а другой упираясь в пол, покуривал себе и при этом, дурак этакий, самодовольно разглядывал струйки дыма в солнечном луче. А Хинкус сидел на стуле в двух шагах от меня, и он вдруг наклонился вперед, поймал меня за свисающую ногу, изо всех сил дернул на себя и круто повернул. Недооценил я Хинкуса, прямо скажем, недооценил. Меня снесло с бильярда, и я всеми своими девяноста килограммами, плашмя, мордой, животом, коленями грохнулся об пол.
О том, что случилось дальше, я могу только догадываться. Коротко говоря, примерно через минуту я пришел в себя окончательно и обнаружил, что сижу на полу, прислонясь к бильярду, подбородок у меня разбит, два зуба шатаются, со лба на глаза течет кровь, а правое плечо ломит совершенно невыносимо. Хинкус валялся тут же неподалеку, скорчившись и обхватив руками голову, а над ним, как Георгий Победоносец над поверженным Змием, возвышался осклабившийся героический Симонэ, держа в руке обломок самого длинного и самого тяжелого кия. Я утер кровь со лба и поднялся. Меня пошатывало. Хотелось лечь в тень и забыться. Симонэ нагнулся, поднял с пола пистолет и подал его мне.
– Вам повезло, инспектор, – сказал он, сияя. – Еще секунду, и он проломил бы вам голову. Куда вам попало? По плечу?
Я кивнул. У меня перехватило дыхание, и говорить я не мог.
– Подождите-ка, – сказал Симонэ и выскочил в столовую, бросив обломок кия на бильярд.
Я обошел стол и присел в тени так, чтобы видеть Хинкуса. Хинкус все еще лежал неподвижно. Экий дьявол, а ведь посмотришь на него – соплей перешибить можно… Да, джентльмены, это настоящий ганмен в лучших чикагских традициях. И откуда, не понятно, они берутся в нашей добропорядочной стране? И подумать только – ведь у Згута такой же оклад, как у меня. Да его же озолотить надо!.. Я достал из кармана платок и осторожно промокнул ссадину на лбу.
Хинкус застонал, заворочался и попытался встать. Он все еще держался за голову. Симонэ вернулся с графином воды. Я взял у него графин, кое-как добрался до Хинкуса и полил ему на лицо. Хинкус зарычал и оторвал одну руку от макушки. Физиономия у него опять была зеленоватая, но теперь это объяснялось вполне понятными причинами. Симонэ присел на корточки рядом с ним.
– Надеюсь, я не перестарался? – озабоченно сказал он. – Времени разбираться у меня, сами понимаете, не было.
– Ничего, старина, все будут в порядке… – Я поднял руку, чтобы похлопать его по плечу, и застонал от боли. – Сейчас я его возьму в оборот.
– Мне уйти? – спросил Симонэ.
– Нет уж, вы лучше останьтесь. А то как бы он не взял в оборот меня. Принесите еще воды… на случай обмороков…
– И бренди! – с энтузиазмом сказал Симонэ.
– Правильно, – сказал я. – Мы его живо приведем в порядок. Только никому не говорите, что случилось.
Симонэ принес еще воды и початую бутылку коньяку. Я разжал Хинкусу рот и влил в него полстакана чистого. Еще полстакана чистого выпил я сам. Симонэ, предусмотрительно запасшийся вторым стаканом, выпил с нами за компанию. Потом мы оттащили Хинкуса к стенке, прислонили его спиной, я снова облил его из графина и два раза ударил по щекам. Он открыл глаза и громко задышал.
– Еще коньяку? – спросил я.
– Да… – сипло выдохнул он.
Я дал ему еще коньяку. Он облизнулся и решительно произнес:
– Что вы там говорили насчет семьдесят второй «д»?
– Там видно будет, – сказал я.
Он помотал головой и сморщился.
– Нет, так не пойдет. Мне бессрочная и так обеспечена.
– Wanted and listed? – сказал я.
– В точности так. У меня теперь только один интерес: уклониться от галстука. И между прочим, все шансы у меня есть – к Олафу я отношения не имею, сами знаете, а тогда что остается? Незаконное ношение оружия? Ерунда, это еще доказать надо, что я его носил…
– А нападение на инспектора полиции?
– Так об этом и речь!.. – сказал Хинкус, осторожно ощупывая макушку.
– По-моему, там никакого нападения и не было, а было одно только сплошное чистосердечное признание до начала официального следствия. Как ваше мнение, шеф?
![Аркадий и Борис Стругацкие - Дело об убийстве [Отель «У погибшего альпиниста»]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
