Нил Гейман - Сыновья Ананси
Но Рози…
С Рози все было иначе.
Он не мог бы сказать, чем она отличалась от других. Он пытался – и не преуспел. Отчасти, должно быть, дело было в том, как он чувствовал себя, когда был рядом: словно видя себя ее глазами, он и сам становился лучше. Но это лишь отчасти.
Пауку нравилось знать, что Рози известно, где его найти. Это его вполне устраивало. Он был в восторге от ее мягких форм, от того, что она всем хочет только добра, от ее улыбки. С Рози все было правильно, если не считать времени, которое они проводили врозь, а также, как начал он понимать, такого пустяка, как ее мать. Тем самым вечером, когда за четыре тысячи миль от Лондона Толстяк Чарли договаривался в аэропорту об апгрейде в первый класс, Паук сидел в квартире матери Рози на Уимпол-стрит и постепенно сознавал, с кем имеет дело.
Паук привык к своему умению чуть-чуть подталкивать реальность, совсем немного, благо этого хватало. Просто следовало показать реальности, кто тут главный, вот и все. Несмотря на это, прежде он не встречал никого, кто держался бы за свою реальность так крепко, как мать Рози.
– Кто это? – спросила она подозрительно, как только они вошли.
– Я – Толстяк Чарли Нанси, – сказал Паук.
– Зачем он говорит такое? – спросила мать Рози. – Кто он?
– Я – Толстяк Чарли Нанси, ваш будущий зять, который вам очень нравится, – без обиняков сказал Паук.
Мать Рози покачнулась, моргнула и снова уставилась на него.
– Может, ты и Толстяк Чарли, – сказала она с сомнением, – но ты мне не нравишься.
– А должен бы, – сказал Паук. – Я замечательно хорош. Немного нашлось бы людей столь же милых, как я. Честно говоря, моей приятности нет ни конца, ни края. Люди собираются вместе и даже заседают только для того, чтобы обсудить, как души во мне не чают. У меня несколько наград и медаль от маленькой южноамериканской страны, которая воздает должное и тому, как все меня любят, и моей общей многогранной замечательности. Правда, они не с собой. Я держу медали в ящике для носков.
Мать Рози фыркнула. Она не понимала, что происходит, но что бы ни происходило, ей это не нравилось. До сих пор она считала, что раскусила Толстяка Чарли. Конечно, поначалу – она это признавала – что-то пошло неправильно: вполне возможно, что Рози не прикипела бы к Толстяку Чарли так скоро, если бы после первой встречи с ним ее мать не выразила свое мнение столь громогласно. Он неудачник, сказала мать Рози, а она чуяла страх, как акула чует кровь с другого конца бухты. Однако ей не удалось убедить Рози бросить Толстяка Чарли, и теперь ее стратегия заключалась в том, чтобы контролировать свадебные приготовления, доводя Толстяка Чарли до белого каления, а также изучать – с неизменной кривой усмешкой – статистику по разводам.
Но сейчас происходило что-то другое, и ей это не нравилось. Толстяк Чарли больше не был увальнем-недотепой. Это новое энергичное существо смущало ее.
Пауку, с его стороны, тоже пришлось поработать.
Большинство людей не замечают других людей. Мать Рози замечала. Она замечала все. Она отпила немного горячей воды из тонкостенной фарфоровой чашки. Она знала, что потерпела тактическое поражение – пусть и не могла сказать, в чем заключался проигрыш и из-за чего они схлестнулись. Но следующий удар она решила нанести по главенствующим высотам.
– Чарльз, дорогой, – сказала она. – Расскажи-ка о своей кузине Дейзи. Я беспокоюсь, что твоя семья недостаточно представлена на свадьбе. Может, ты бы хотел, чтобы ей была отведена большая роль?
– Кому?
– Дейзи, – нежно сказала мать Рози. – Юной леди, которую я видела тем утром блуждающей по твоему дому в одних трусиках. Если она, конечно, кузина.
– Мама! Если Чарли говорит, что она кузина…
– Позволь ему самому говорить за себя, Рози, – сказала мать, и сделала еще глоток горячей воды.
– Точно, – сказал Паук. – Дейзи, – сказал Паук.
Он мысленно вернулся в ночь вина, женщин и песни: он привел тогда в квартиру самую хорошенькую и забавную из женщин, убедив, что это ее собственная идея, а потом с ее помощью втащил полубессознательную тушу Толстяка Чарли по лестнице. Уже успев к тому времени насладиться вниманием нескольких дам, он привел эту забавную кроху с собой скорее на всякий случай – как отставляют на время в сторону послеобеденный мятный коктейль. Однако дома, уложив приведенного в порядок Толстяка Чарли в постель, он понял, что больше не голоден.
Вот, значит, о ком речь.
– Милая малютка Дейзи, – продолжил он без заминки. – Наверняка она была бы счастлива прийти на свадьбу, останься она в стране. Увы, она курьер. Постоянно в пути. Сегодня здесь, а завтра доставляет конфиденциальные документы в Мурманск.
– У тебя нет ее адреса? Или телефонного номера?
– Мы можем вместе ее поискать, вы и я, – согласился Паук. – Весь мир перевернем. Она ведь то приедет, то уедет.
– Ты просто обязан ее пригласить, – сказала мать Рози таким тоном, каким, должно быть, Александр Великий отдавал приказ о разграблении маленькой персидской деревни. – Когда она вернется, непременно ее пригласи. Она такая прелестная малютка, что Рози, я уверена, будет счастлива с ней познакомиться.
– Да, – сказал Паук. – Именно. Всенепременно.
* * *У каждого, кто когда-нибудь был или будет, есть песня. Она не похожа на песню, у которой есть автор. В ней особая мелодия и особые слова. И очень немногим дано пропеть свою собственную песню. Большинство из нас боятся, что голоса не хватит, или что слова слишком глупые, или слишком честные, или слишком странные. Так что вместо этого люди свои песни проживают.
Взять, к примеру, Дейзи. Песня крутилась у нее в голове большую часть жизни, имела бодрый походный ритм, и в ней говорилось о защите слабых, а припев начинался со слов: «Берегитесь, грешники!» – и был настолько глупым, что пропеть его во весь голос было бы неловко. Впрочем, иногда она напевала эту песню в дУше, превращая мытье в мыльную оперу.
И это, в общем-то, все, что вам следует знать о Дейзи. Дальше – детали[45].
Отец Дейзи родился в Гонконге. Ее мать была родом из Эфиопии, из семьи богатых экспортеров ковров: у них был дом в Аддис-Абебе, и еще один дом и земли под Назретом. Родители Дейзи встретились в Кембридже. Он изучал компьютеры, еще до того, как в этом появился смысл с точки зрения карьеры, а она поглощала молекулярную химию и международное право. Два молодых человека, одинаково прилежных, по природе застенчивых, привыкших чувствовать себя не в своей тарелке. Оба скучали по дому, хотя и по очень разным вещам; зато оба играли в шахматы и познакомились в одну из сред в шахматном клубе. Их, как новичков, посадили за один стол, и в первой партии мать Дейзи с легкостью разгромила отца Дейзи.
