Сергей Снегов - Посол без верительных грамот
Он говорил все быстрей — Рой не осмелился снова прервать его.
— А если бы она выбрала его… Насколько же крепче она полюбила его, если решилась нанести мне такой удар!.. Вдумайтесь, Рой, — насколько крепче? И неужели мне мешать? Ему мешать? Ей мешать? Я мог быть счастлив с ней, да, Рой, да! Но препятствовать ее счастью — нет.
Он откинулся на подушку, обессиленный. Генрих шепнул Рою, что нужно дать время больному прийти в себя после вспышки.
Минуты две в палате тянулось молчание.
— Спрашивайте, — сказал слабым голосом Роберт. — Я уже могу отвечать.
Рой заговорил о трагедии в испытательной камере. Как Томсон отправился в свой удивительный рейс сквозь стену, они себе представляют. Но почему произошла катастрофа? Он кричал у Агнессы, что у генераторов сохранился половинный ресурс. Очевидно, он ошибся?
— Мы оба ошиблись. Нас подвели какие-то погрешности расчета.
— Как вы узнали об ошибках расчета?
— Я вдруг почувствовал, что устойчивость созданного нами диполя нарушилась. Нужно было немедленно отзывать Томсона.
— Вы и отозвали его. А он не пошел. Он, очевидно, слишком верил в расчет, который оказался ошибочным. Могли ли вы насильственно вызволить его из опасного отдаления?
— Мог.
— И не сделали этого?
— Не сделал.
— Почему? Хотели, чтобы объяснение между ними завершилось?
— Да. Нужна была ясность…
— Но вы отчетливо представляли себе опасность промедления?
— Не знаю. Не помню, на что я надеялся… Правда, я старался…
— Что — старались?
— Старался сфокусировать разрыв диполя на себе. Схема это позволяет. Один страхует другого ценой собственной безопасности. Если бы я на секунду раньше вырвал Томсона из комнаты Агнессы!.. Во мне произошел разряд, это оттянуло на мгновение гибель Томсона, но он все-таки не успел вырваться из камеры…
Рой положил руку на плечо Роберта, с волнением сказал:
— Больше мы вас не будем расспрашивать, Рорик. От всего сердца желаем быстрого выздоровления!
Когда они вышли из палаты, Рой спросил брата:
— Ты по-прежнему настаиваешь на виновности Рорика?
Генрих ответил не сразу:
— Нет. Он невиновен в подлости, которую я приписал ему. Но мне кажется, он и сейчас не очень ясно отдает себе отчет в том, что реально произошло в их лаборатории.
— Об этом ты так напряженно размышлял, когда я расспрашивал его?
— И об этом.
— Ты не проронил ни одного слова в палате. Боюсь, Рорик истолкует твое молчание превратно.
— Я постараюсь потом оправдаться перед ним. А за одно извиниться и за прежнее недружелюбие.
— Ты бы все же сказал о своих новых идеях, Генрих.
Генрих усмехнулся.
— Идей нет. Разные туманные соображения. Узнаем, что нового разузнал Арман, и побеседуем о тех возможностях, которые почему-то не предвидели Иван со своим ассистентом.
6
— Вы, несомненно, ждете от меня сенсационного сообщения, — сказал Арман. — Так вот, есть! И такое, что вы и помыслить о нем не могли.
— Если оно не о том, что энергетический ресурс агрегата вовсе не был исчерпан, то я и вправду не знаю, что и думать, — спокойно сказал Генрих.
— Именно это я и обнаружил! В общем, Томсон был прав, генераторы не исчерпали своего ресурса и наполовину. Произошел пробой экранного поля по какой-то внешней причине.
Рой сказал Генриху:
— Можешь огласить туманные соображения, которые занимали тебя в палате Рорика.
— Они оглашены Арманом. Я думал именно о том, что какая-то внешняя сила спутала расчеты Ивана. Я мог допустить что угодно, только не ошибку в его вычислениях. Небрежность в экспериментах Ивана — самая невероятная версия. И если Рорику явилась мысль о таком просчете, то это объясняется лишь его смятением.
Рой согласился, что гипотеза о внешней причине аварии весьма вероятна. Но что это за причина? Где ее искать? Может быть, она в душевном состоянии Рорика? Если человек превращает себя в полюс гигантского всепроникающего диполя, то разряды нервных потенциалов в его мозгу становятся своего рода командными сигналами, а что Рорик нервничал, сомнений нет.
— Не берусь оспаривать, — сказал Генрих. — Возможно, состояние психики экспериментаторов как-то связано с равновесием поля, создающего всепроникаемость. Но только вряд ли. Иван теоретически исследовал бы такую возможность, он ведь знал, что и он и Рорик являются физическими элементами эксперимента.
— Тогда остается действие каких-то непредвиденных факторов извне. Скажем, блуждающие в космосе неизвестные нам частицы.
— Да, это вполне допустимо.
Арман тоже присоединился к такой мысли. Томсон не просто открыл неизвестные для него поля. Физические процессы, протекающие вокруг нас, отлично изучены, среди них нет «томсоновских», так бы их следовало назвать, полей. Томсон изобрел новые виды сил. И как они связываются с другими полями и частицами, нужно еще изучать. Какая-нибудь шальная космическая частица пронеслась сквозь сконструированную короткофокусную камеру и внесла трагическую поправку в его, казалось бы, безукоризненные расчеты.
— Все это и надо будет исследовать, — подытожил Рой обсуждение. — Но это уже не наша забота. Наш вывод — замечательное, но грозное открытие Томсона надо временно прикрыть, пока не появится гарантия безопасности при работе с его экранирующими полями. Еще одно. Нужно сообщить Агнессе о результатах расследования. Кто пойдет снимать с ее души ощущение собственной вины и вины Рорика?
— Ты, конечно, — поспешно сказал Генрих. — Ты ее расстраивал своими вопросами, ты теперь и успокой.
— Пойдешь ты, — строго сказал Рой. — Я ее расстраивал, верно, но вины на мне перед нею и Рориком нет. А ты подозревал их заранее, до проверки запальчиво доказывал их вину. Пусть твое объяснение будет твоим извинением.
Когда брат разговаривал таким тоном, спорить с ним было бесполезно.
* * *Генриха ввели в палату, когда Агнесса спала. Врач хотел ее разбудить, Генрих попросил не делать этого. Он молчаливо сидел в кресле перед кроватью и терпеливо ждал, пока больная проснется. В истории болезни — Генрих просмотрел ее — было отмечено быстро прогрессирующее выздоровление после тяжелого нервного потрясения. Генрих думал о том, до чего прогнозы расходятся с впечатлением. Болезнь так сильно переменила девушку, что он не узнал бы ее на улице или в институте. За несколько дней, что он не видел ее, она еще похудела, у нее обнажились скулы, заострился нос, кожу на лбу, прежде очень гладкую, прочерчивали морщины, новорожденные морщинки разбегались от глаз. Прогноз был утешительный, вид — страшный.
