Песах Амнуэль - Месть в домино
Да, я не мог тогда назвать имя преступника, потому что главный документ еще не попал в мои руки, и все мои доказательства были косвенными, никакой суд не принял бы такое дело к производству. Но я мог…
Впрочем, какой смысл рассуждать сейчас, что я тогда мог сделать и понять, а чего сделать и понять не мог? Хорошо бы, конечно, вернуться на полгода назад и сыграть все заново, и это ведь наверняка со мной произошло на какой-то из ветвей нашего бесконечного мироздания, но здесь все осталось и останется так, как было и как есть сейчас, просто потому, что причины, которые привели в свое время к убийству, остались там, куда я попасть не мог при всем своем желании.
Да и хотел ли?
Второй акт
Номер 1 (19). Сцена, дуэт и ансамбль
— Вообще-то, — сказал я Стадлеру, — мне бы хотелось проводить мисс Беляев до гостиницы. Согласитесь, вечер получился очень напряженным…
— Мы проводим мисс Беляев вместе, а потом вы поедете со мной, — сказал старший инспектор. — Честно говоря, я вообще не понимаю, почему иду у вас на поводу. Любой другой на моем месте…
— Я уже подозреваемый, — спросил я, — или все-таки свидетель?
— Свидетель, — буркнул Стадлер и, не удержавшись, многозначительно добавил: — Пока.
— Любой другой на вашем месте, — сказал я, — давно связался бы со шведскими коллегами и объединил два дела в одно, каковым оно в действительности и является.
Стадлер возражать не стал, но и не стал сразу же звонить в Стокгольм. Мы дождались в коридоре, пока Тома выходила на вызовы, потом, едва держась на ногах от усталости, шла к гримерной, нам со старшим инспектором она кивнула, сделала мне рукой знак подождать, Стадлер подал ответный знак: поняли, мол, подождем, хотя ему-то предложение Томы вовсе не предназначалось.
Ждать пришлось около получаса, в гримерную входили и выходили какие-то люди, капельдинеры приносили букеты, Стадлеру начала надоедать эта всенощная, но, наконец, вышла Тома в своем приталенном пальто с меховым воротником, и мы поспешили к служебному выходу, где ждало заказанное дирекцией такси. Нас окружили репортеры, засверкали вспышки, у Томы что-то спрашивали, а на нас со старшим инспектором, к счастью, не обращали внимания. Может, решили, что мы — охранники мисс Беляев?
— У меня своя машина, — предложил Стадлер, но я отрицательно покачал головой. Тома решительно села на заднее сидение такси, я — рядом и захлопнул дверцу перед носом Стадлера, решившего быть третьим. Пришлось старшему инспектору сесть рядом с водителем.
— Тома, — сказал я тихо, — пожалуйста, не нервничай, я не смогу подняться к тебе, старший инспектор имеет ко мне разговор, от которого невозможно отказаться.
Тома поцеловала меня в щеку и прошептала:
— Ты говоришь совсем как мафиозо, который не может отказаться от предложения крестного отца.
— Так и есть на самом деле, — пробормотал я, и всю дорогу до отеля мы молчали, потому что губы наши были заняты. Наверняка Стадлер следил за нами в зеркальце, но не подавал виду — и на том спасибо.
У отеля старший инспектор первым выскочил из машины и открыл перед Томой дверцу, бросив в мою сторону предостерегающий взгляд.
Когда Тома направилась ко входу, освещенная фотовспышками репортеров, ждавших ее у отеля, Стадлер сел рядом со мной, сказал водителю: «Управление полиции, побыстрее», и демонстративно откинулся на спинку сиденья, давая понять, что разговор начнется, когда мы прибудем на место.
— Хороший был спектакль, — сказал я. — Редко случаются представления с таким нервом. Вы согласны?
С этим Стадлер был согласен, поскольку не стал возражать.
— Отдайте мне, пожалуйста, ваш мобильный телефон, — потребовал старший инспектор, когда мы вышли.
— Я бы хотел связаться с адвокатом, — напыщенно произнес я.
— У вас есть свой адвокат? — удивился Стадлер, проводя меня мимо дежурного, что-то отметившего в своем компьютере.
— Или с российским консулом, — сказал я, не отвечая на вопрос.
— Вас пока ни в чем не обвиняют, — буркнул старший инспектор.
Кабинет у Стадлера оказался маленьким, с единственным окном, выходившим на шумную улицу. Окно не было зарешечено, что являлось, на мой взгляд, непростительным упущением: вдруг кому-то из задержанных захочется выпасть наружу, а здесь все-таки четвертый этаж. Разобьется бедняга.
— Пока таких идиотов не было, — сказал Стадлер, проследив за моим взглядом. — Садитесь. Нет, не сюда, а перед столом.
— Вы направите мне в глаза свет лампы…
— Успею еще, — сказал старший инспектор, закурил и минуты две, похоже, наслаждался дымом, не обращая на меня внимания.
— Давайте говорить серьезно, господин Бочкариофф, — сказал он, наконец, положив недокуренную сигарету в пепельницу. — Отпечатки пальцев Гастальдона на вашем ноже — улика сильная, сказать вам по этому поводу нечего, но это еще не основание заподозрить вас в убийстве. Нужен мотив, нужна возможность. К убийству в Стокгольме вы и вовсе не можете иметь никакого отношения, иначе нам придется спуститься в пучину конспирологии, а это, знаете ли, полный бред, о котором я и думать не собираюсь.
— Так вы предъявляете мне обвинение или нет? — спросил я. — Если нет, то я бы хотел…
— Пока не предъявляю, — сказал Стадлер, усаживаясь за стол. Он закурил, пустил дым в мою сторону и повторил:
— Пока не предъявляю. Я хочу знать мотив.
— Вы думаете, что я вам расскажу о моих напряженных отношениях с Гастальдоном, потому что он приставал к госпоже Беляев, и я…
— Перестаньте, — поморщился старший инспектор. — Я прекрасно знаю, что с Гастальдоном вы практически не были знакомы. Я знаю, что у него не было ничего с госпожой Беляев…
— Вы упоминали о Ницце, — сказал я насмешливо.
— Они там обменялись приветствиями, — отмахнулся Стадлер. Видимо, за прошедшие часы получил более надежную информацию. Ну и слава Богу.
— Личного мотива у вас, похоже, не было, — продолжал он.
— И возможности тоже, — подхватил я. — Когда произошло убийство, я находился на семинаре.
— Это мы уже обсуждали, — прервал меня Стадлер. — Но появления отпечатков пальцев на вашем ноже вы объяснить не можете.
— Вы думаете, это тот самый нож, которым…
— Может, и тот самый. На лезвии нет следов крови…
— Вот видите!
— Но вы могли их смыть.
— И оставить на рукоятке отпечатки пальцев? Вы считаете меня идиотом?
— Нет. Значит, вы признаетесь в том, что…
— Ни в чем я не признаюсь, старший инспектор! Хорошо, я могу попытаться объяснить, как появились отпечатки Гастальдона на моем ноже…
