Александр Лонс - Игра в кости
Хорошо, что в своем мелком возрасте я не знал подобных фильмов. Дело в том, что временами мне кое-что виделось в темноте, какие-то непостижимые кошмарные существа, поэтому тьмы я боялся до ужаса. Панически. Особенно — в сочетании с тишиной. В темном беззвучии слышался тихий и равномерный гул. Я думал тогда, что так звучат сами обитатели мрака. Но это давно прошло, остались лишь смутные далекие воспоминания детства. В моем теперешнем возрасте, потемок уже не опасался, и никаких потусторонних тварей в питерской квартире для себя не ожидал. Темнота меня тоже мало беспокоила.
В коридоре электричество я старался даром не жечь, а в комнате хватало свечения монитора. В результате вокруг было полутемно. Дом погрузился в тишину, через выходящее во двор окно звуки тоже почти не доносились, а толстые дореволюционные стены обладали отличными звукоизолирующими свойствами.
От работы отвлекли гулкие шаги во дворе. Никогда не обращали внимания, как громко это бывает среди ночи? Кто-то прошел через двор и хлопнув дверью нашей парадной, стал подниматься по лестнице. Через несколько минут шаги послышались на площадке, кто-то подошел к внешней стороне входной двери квартиры и остановился там. Довольно долго сохранялась тишина, потом послышался неясный шорох, металлический звон и характерный звук открываемого замка.
Кто-то вошел в квартиру и закрыл за собою дверь. Кто-то шел по коридору. Судя по шагам, крупный тяжелый мужик, не особо беспокоящийся о тишине. Через секунду в мою дверь громко постучали.
— Э! Выходи! Поговорить надо, — раздался грубоватый, очень спокойный, но вполне материальный хоть и незнакомый мужской голос.
— Щас! — откликнулся я. Прятаться никакого смысла не было, да и желания тоже.
Я подступил к двери, включил свет и открыл створку. Передо мной стоял крупный дядька, одетый в новую полицейскую форму с четырьмя звездочками на каждом погоне. По физиономии и манере держаться мужик напоминал «старшего товарища» из фильма «Люди в черном», но только в молодые годы. Почему-то сразу подумалось, что он, кроме всего прочего, тайный сотрудник госбезопасности. Несмотря на суровое лицо, выглядел мужик довольно-таки дружелюбно.
— Привет! Не возражаешь, если мы поговорим? На кухне удобнее будет.
— Как насчет пива? — интуитивно предложил я, — а то у меня неожиданно образовалась целая упаковка чешского.
— Нормально, — кивнул мент, — под пиво самое то получится…
* * *
Звали капитана Игорем. Довольно скоро мы стали почти приятелями. Наши дружеские чувства росли прямо пропорционально числу опустевших бутылок. Как оказалось, именно этот полицейский вместе с сыном был прописан в третьей комнате. Несмотря на внешний вид Игоря, характер беседы совсем не походил на допрос. Как-то сразу мы разговаривали «на ты».
— Живу-то я в другом месте, — невнятно откровенничал капитан, — а тут прописан, и тут голосую. На днях соседи из другой квартиры позвонили, и сообщили на тебя. Типа живет какой-то незнакомый мужик, кто, что — неизвестно. У Палыча комнату снял?
— Ага, — покаянно кивнул я. — На месяц.
— По делу, или так, проветриться?
— В отпуск, — чистосердечно признался я.
— Отпуск в городе? — с сомнением отнесся к моим словам капитан.
— Питер же. Когда я к вам приезжаю, то никогда не успеваю осмотреть те места, что хочу. Вечно времени ни на что не хватает.
— А, понятно.. Музеи, парки всякие. Это правильно. Сам-то я хоть и питерский, но вот знаешь — до сих пор в Эрмитаже не был! В Русском музее был, а в Эрмитаж не ходил никогда… У вас в Москве только в Кремлёвском музее был… Да, о квартире этой… о комнате… Палыч говорил тебе?
— Что говорил? — не совсем трезво спросил я.
— Нехорошая эта комната. Да и квартира вообще. Ты думаешь, почему Палыч с дачи не вылезает? Почему я на Охте живу, когда тут работаю?
— На Охте? — спросил я. — Это где хотели небоскреб Газпрома строить?
— Хотели. Перехотели уже. Есть Малая и Большая Охта. Малая Охта в большей степени сталинская, а Большая — хрущёвско-брежневская. Строить собирались в муниципальном округе Малая Охта… Место — так себе. Отстаёт от центра район и от других частей города тоже отстает. Болото, как есть болото, и если бы построили там, то району была бы очевидная польза. Я-то на Большой Охте живу, на Энергетиков, в девятиэтажке. Хуже этого быть не может.
— Почему хуже не может?..
— Как почему? Для нас это вообще очень плохо. Метро далеко. Балкон выходит прямо на проспект, шум от машин круглосуточно. Слышимость в доме — идеальная, и если в соседнем подъезде кто-то что-то сверлит или окна меняет, житья, считай, целый день нет. Домик вроде не новенький, брежневской поры, а жильцы все сверлят и сверлят. Зимой батареи чуть теплые, летом горячую воду отключают. На балкон не выйдешь, окно не откроешь. То кто-нибудь что-нибудь жарит на плохом масле, то курит какая-нибудь блядь, то красит чем-то вонючим, то та же блядь так духами обольется, что через два этажа доносится. А здесь и днем, и ночью тихо все. Мирно, как на кладбище…
— Тогда почему здесь не живешь?
— Здесь? А где? В комнатёнке? Ну, во-первых — семья. Жена, ребенок… им всем пространство нужно, понял, да? И потом — я ж говорю, тут как на кладбище. Нехорошее здесь место, квартира в смысле.
— Нехорошая квартира? Как у Михал Афанасьича? — спросил я, а сам подумал: «с чего бы вдруг он со мной так долго болтает? Зачем ему это вообще? Неужели исключительно из-за халявного пива? Или у него профессиональный интерес?»
— А вот не смейся, — отвел глаза Игорь. — Тебе что, Палыч ничего не рассказал? Ни о чем не предупреждал?
— О чем? Он предупреждал, чтобы я почту из ящика регулярно вытряхивал и в коробку складывал. Чтобы не ссал мимо унитаза и воду за собой до конца сливал. Чтобы краны все перекрывал и двери запирал на положенные замки. Чтобы все обесточивал и окно закрывал, когда ухожу. Чтобы баб сюда не водил, но на этом он как-то не особо сильно настаивал…
Тем временем мы продолжали пить чешское пиво. Где-то на задворках сознания возникла идиотская мысль, что зря я трачу такой напиток на человека, которого вижу первый раз в жизни. А возможно — и в последний. Но потом вспомнился один из «природных законов» человеческого общества: жить настоящим, а не прошлым и не будущим; то, что даровано сегодня, направлять на сейчас, и лучшее, что можно сделать, всегда надо делать здесь и сейчас. Как-то плохо последнее время у меня с формулировками.
— Вот это он зря, — неодобрительно покачал головой капитан.
— Ты про баб?
— Нет. Про окна. Если окна летом закрыты — значит, дома никого нет, верный знак тем, кому приспичило незаконно поинтересоваться содержимым чужой квартиры… Так, о чем это я?
