Девид Джонсон - Разрушитель
Можно было придумать сотни причин, зачем убивать Френдли. Можно было бы спектакль с политическим заговором разыграть. Бредли умирал при мысли, что кто-то догадается или просто перед тем, как убрать школьного учителя, расспросит с ножом у горла Френдли, а что такое связывает таких разных людей.
Френдли таить было нечего. И Эдгар на миг представил, как негодяй выкладывает наемному убийце, что Бредли списывал на экзаменах и не блистал особым умом. И про ночь на реке непременно расскажет.
Это были глупые страхи, уж Бредли своих головорезов знал: никому и в голову не пришла бы мысль расспрашивать. Но Эдгара била брезгливая дрожь при мысли, что кто-то грязными лапами сунется в его прошлое, на которое только у Эдгара Бредли есть право.
Занозой, причем, колющей многие годы, мешало что-то еще, но Эдгар пытался вспомнить, и потом забывал.
Саймон Филлипс – само прошлое, ископаемое: его Эдгар не боялся.
Правда, теперь парень осмелел и уверенно держался за пистолет, который Эдгар приказал ребятам оставить в кармане его брюк. И парень быстро понял, как легко и безопасно подмять под себя разоров.
Эдгар Бредли решился на последнюю приманку: он посулит Фениксу бессмертие.
Бредли так давно таскал эту тайну, что шкура чужих биографий и вымышленные события, которых никогда не было, вросли в каждую его клетку.
Где-то с тем же грузом вечной жизни, крысами прятались остальные девять.
Человечество смирно сносит мысль, что все смертны. Оно на куски растащит любого, кто обманул старуху с косой.
Как мы снисходительны к себе – как мы решительны и нетерпимы к тем, кому Богом, природой или случаем даровано большее.
Бессмертие оказалось сказочкой для дураков. А Филлипс как раз глуп и наивен.
Эдгар лишь злорадствовал, что у остальной девятки даже цели в этой бесконечной веренице дней нет.
Все изжито, испытано, пройдено.
А Эдгар Бредли еще убьет студента Френдли, ставшего школьным долдоном.
ПРОСРОЧЕННЫЙ СЧЕТ
Когда Филлипс пришел в себя, он в который раз припомнил свое прозвище. Волосы липли к голове от спекшейся крови. Кровь, присушив кожу на лбу, мешала глядеть. Саймон кое-как продрал глаза.
– Ну, пришли в себя, мистер Филлипс?
Эдгар Бредли в длиннополом халате покуривал тоненькую сигарету.
Мягкие ковры скрадывали звуки, лишь тихонько наигрывала скрипка где-то вдали.
– Решили меня надуть? – Эдгар стряхнул пепел на ковер. – Напрасно!
Несмотря на роскошь обстановки, то ли в спертом воздухе, то ли в давящем потолке чувствовалось: апартаменты находятся где-то глубоко под землей.
Стены, украшенные картинами в тяжелых рамах, отливали металлом.
Филлипс треснул кулаком рядом с собой: полом тоже служил металл.
«Крыса в бункере!» – ухмыльнулся он юркой мыслишке.
Светильники, стилизованные под старину, наполняли пространство гнетущим светом. Саймону до дикости захотелось вырваться из этого подземелья. Захотелось в оживленные толпы, к обычным людям которые в свое время были для бедменов тряпичными паяцами для развлечений. Он знал, что кругом, на многие километры, тянутся просторные коридоры, что далеко вглубь уходят стальные ниши и гроты. А он – один. Саймон привык не оглядываться назад, не считая друзей, не оставляя врагов. Но теперь собачья тоска рвала душу железными крючьями. Судорога передернула тело негра, и он скрючился от рвоты. Но блевать на чужие ковры – не ниже ли это твоего достоинства, парень? Филлипс стиснул зубы и сдержался. Мысленно он рисовал себе лица тех, с кем бы ему хотелось выпить бутылку-другую. Мысли были странными, непривычными для него. Так порой мог рассуждать Филл… Однако думать о прошлом было куда приятнее, чем чувствовать себя в лапах мистера Бредли.
– Кто вы такой? – наконец выдавил из себя Саймон.
Эдгар Бредли рисовал сигаретой на подлокотнике кресла наброски зверей, строений. На ворсистой ткани остался черный след, разнося запах горелого.
Бредли раздумывал, а стоит ли хоть кому-то в мире знать, что или кто такой этот улыбающийся с календарей и плакатов мистер Бредли.
– Я – предпоследний из бессмертных, – начал Эдгар, вдавливая окурок в пушистый ковер. – Нас – десять. С вами будет одиннадцать! Вы правы, что отказались от власти и моих денег, примкнув к разорам. Все это – хлам. А я предлагаю вам вечную жизнь! – Бредли театрально указал куда-то в потолок.
Саймон вытянул трубочкой губы: предложение было фантастичным. Но… чем черт не шутит…
Представить только себе десятилетия, столетия, сравняться возрастом с Мафусаилом!
Бредли ждал, методично прожигая кресло сигаретами.
И вспоминал то, о чем старался не думать многие годы.
Да, нас было десять добровольцев, клюнувших на сенсацию. Открытие полусумасшедшего генетика, а это было время, когда любой сумасшедший мог прослыть гением лишь потому, что не был похож на остальную жирную и самодовольную часть человечества. Так вот, его опыт по регенерации клеток неожиданно удался. Подозревают, неожиданно и для него самого. Это было задолго до вашего, мистер Филлипс, рождения. Психа публично осмеяли, а нас быстренько раскинули по всему миру, придумав всем десятерым других родителей и изощренно скрупулезную биографию, и оставили под ненавязчивым надзором. Генетик молчал о формуле синтеза, как скала, хотя, вероятнее всего, он и сам-то придумал приманку для человечества в пьяном угаре, когда к утру не вспомнишь и собственное имя.
Что-то, может проникновенность в голосе Бредли, встряхнули Саймона. Филлипсу стало жаль старого, усталого монстра, который забившись в подземную пещеру, не может даже по своему желанию сдохнуть. Мысли были сумбурные, но Саймон все чаще и чаще поддавался эмоциям.
– А сколько я буду жить? – почти подчинился Саймон.
Бредли попытался вспомнить. Через обрывки памяти проходили годы и годы, люди, события, отразившиеся в мировой истории и события, о которых знало лишь его подсознание. Женщины, которых когда-то любил Эдгар, и женщины, ласкавшие только его. У Эдгара Бредли, правда, до того, как он стал носить это имя, были даже дети. Попробуй-ка объяснить своему стареющему отпрыску, почему тот дряхлеет быстрее родителя. И Бредли колесил по свету до тех пор, пока свет еще существовал.
– Давно… – эхом отозвался на вопрос Саймона старик. – Но сначала – убей Френдли.
– Ну, а этот Френдли, он же тоже бессмертный?
– Френдли? – встрепенулся Эдвард. – Нет, еще со студенческих лет он был трусом и хлюпиком. Когда газеты затрубили о смелых, его-то в городе не было: пас у бабули коз на ферме.
![Джон Беркли - Крепкий орешек II. Шесть дней Кондора [сборник]](/uploads/posts/books/159220/159220.jpg)
