Игорь Афонский - Прерванная месса
– Привет! Детектив. Как твои дела? Много успел без меня дров наломать?
— Ты откуда, Грек?
Он не хотел называть его иначе, это было старое прозвище Харона, перешедшее по наследству от друзей его друзей. Именно через них Алексей знал этого человека. Много лет назад его наставник, ныне почетный пенсионер города, бывший фронтовик, бывший следователь уголовного розыска познакомил молодого стажера с этой городской легендой. Молодой спортсмен, активист, комсомолец Николаев с интересом слушал о разных странах, где успел побывать этот человек в свою бытность. Именно благодаря этим связям грек смог адаптироваться в Советским Союзе и остаться в этом городе.
Они ещё помолчали, Харон нежился в ранних утренних лучах солнца. Он сидел, заслоняя своей широкой спиной весь обзор, прямо напротив большого окна, выходящего вовнутрь. Где-то во дворе, за ним Николаеву не было видно, сторож громко гремел ведром, совком, шоркал метлой по дорожкам. То, что Харон не прятался от сторожа — было для Алексея уже очевидным, это вызвало много вопросов, но он пока не торопился.
— Пойдём в мой кабинет. Хоть позавтракаешь нормально.
Они вышли. Харон совсем не боялся ничего, шёл своей уверенной походкой впереди, даже не оглядывался. Николаев побрёл за ним, по пути поздоровался со сторожем, это был ветхий тип, который угрюмо смотрел на пришельца, но ничего не произнёс.
— Вчера был объявлен по городу «план-перехват». Искали наёмного убийцу, но дали почему-то твою старую фотографию, и приметы с тобой все совпадали. Я позвонил своему знакомому, оказывается, нашли его, голубчика. И знаешь где? В канализационной шахте спрятался, да так ловко, что сам себя наручниками пристегнул к стенке! Услышишь — не поверишь! Его по «горячим следам» из самой Москвы приехали брать, а он — у нас на «дно залёг». Да не смотри так на меня, живой я. Вчера документы на паспорт отдал, мои уже были недействительны. Брата похоронил, правда, пока меня не было, его прах успели потерять, «нехристи», прости меня, Господи! Даже этого от него не осталось.
— Брата? А как тебя отличить-то от брата не смогли? Это мне можешь объяснить? Ведь брат тебя на десять лет младше был.
— Старые мы с ним уже были, стали нас путать на старости лет.
— Харон, скажи на милость, ты — Страж?
— Нет, и никогда им не был. Я — расстрига, бывший поп. Всё, что я тебе раньше рассказывал, всё это правда. И дальние страны. И приход у меня был, пока не пришлось всё бросить и уехать. Бежать, куда глаза глядят.
— А та история с госпожой Медеей? Немой? А, наконец-то, птица?
Харон сидел в удобном своём кресле. На столе стояла огромная сковородка с жареной яичницей и помидорами. На другом столике томился чай. Его вечная маска — усмешка, казалось, была не пробиваемая.
— Про птицу ничего не скажу. Ника я уже лет десять как знаю. Ведь он у меня давно живет, как только смогли его из «психушки» забрать, так и поселился. Он тогда преследовал одно чудовище, а когда настиг его и покарал, то угодил на принудительное лечение. Тогда было так много жертв, но об этом ещё умалчивали, чтобы не тревожить народ.
Директор достал свою знаменитую трубку. Почистил её, постучал об локоток кресла, зарядил новым запасом табака. Николаев съел всё со сковороды, отнёс посуду, чтобы отмыть.
— Брось, потом помоешь.
— Скажи, а что ты со мной сделал?
— Ничего. Всё это была инициатива Николая. Он, как тебя увидел, сразу предложил использовать как приманку. Его бы она близко не подпустила, могла бы вспомнить, он ведь впрошлой её жизни много дел натворил. Я был против, но времени оставалось мало, да и ты уже почти нашёл Медею. Если бы не он, лежал бы ты грудой каменной где-нибудь на складе. А так, и сам жив остался, и другим помог. Я ведь во всей этой истории мало что понимаю. Стражи, вот ведьмы! Откуда только «нечисть» на нашу голову берется?
— Значит, выходит, что ты сам тут совсем «не причём»? И где же ты был все эти несколько месяцев, чем занимался?
— Маленькая командировочка у меня образовалась. Когда пришло сообщение, но занят я был, не смог сразу вернуться. А потом, сам видишь, как вышло. Брат Теодорас погиб, все «стрелки» на Николая свернули, а он тут, я думаю, совсем не причём. Тёмная это история!
Всё это он произносил с некоторыми паузами, такими характерными чертами для его поведения. Такая неторопливость, осмотрительность, задумчивость. Он как бы пережёвывал слова, потом они появлялись, совершенно привычно, сами собой. Хорошая, исполненная из тёмного дерева трубка, теперь казалось, у него никогда не гасла.
— Я слушал аудиозаписи Николая. Он собрал очень большой альбом ваших разговоров…
— Это всё мистификация, его аппарат модулировал, ну, воспроизводил моим голосом все его, так сказать, «речи». Ко мне это не имеет никакого отношения. Поверь, Алексей, больше всего на свете мне бы не хотелось тут участвовать, даже как случайным свидетелем. Теодорас погиб, это скорей всего нелепость. Мы сожгли тело монстра, это ещё было при мне, не скрою. Такие вещи нельзя оставлять без присмотра, мало ли кому они попадут в руки. Тело чудовища могли использовать в коммерческих целях. Это прискорбно. И голову тоже нужно уничтожить.
— Знаешь, вчера со мной происходили странные вещи? Я стал делать очень невероятные трюки…
— Остановить время, повернуть его вспять, поднять одним словом весь народ супротив врага, сделать врага врагом, своим братом, и дать жизнь из своих рук!
Грек только усмехнулся. Что-то подобное Алексей уже слышал или ему доводилось читать. Ну, конечно, это глава из записей Ника. Это договор! Это та часть договора, которую успели прочитать над ним в том запертом офисе, когда он стал терять сознание. Неужели он подействовал? А как тогда объяснишь все эти фокусы. Из записей было очевидно, что Стражей обучают этому знанию, с малых лет в них закладывают, как только можно. А он получил только краешек чего-то совсем ему непонятного, никому неизвестного. И этого краешка было достаточно, чтобы ему удалось спастись. Нет, Ольга Владимировна, я не Страж! Но я этого так не оставлю.
— Да, я был в твоём офисе вчера. Поменял твои травы в шкафу, думал пригодится. Так и вышло. Ты жив — здоров, даже больше чем раньше, тебе и карты в руки. Вот новый телефон, вот «симка». Никак не привыкну ко всему этому. Потом приходи, как всё уляжется, я помогу с документами.
Они попрощались. Николаев переоделся. В этот раз ему досталась чёрная ряса, шерстяной головной убор. Крест на груди он придерживал рукой. Оружие он оставил у директора, незачем священнику таскать с собой пистолет, не следует, даже такому, ненастоящему. Щетина скрывала его лицо. Образ очень подходил Алексею. Батюшка получился очень важный. Все встречающие его пожилые люди «ложили» крест и просили благословить. Трудно было входить в образ, но Николаев никому не отказывал.
