Сергей Снегов - Посол без верительных грамот
4
Она молча смотрела на братьев, сидевших перед ее кроватью. Поверх одеяла лежали обнаженные, похудевшие руки, бледное лицо с впавшими щеками было повернуто к посетителям. Болезнь очень изменила Агнессу. Но даже такая, похудевшая, посеревшая, она была красива. Генрих вдруг почувствовал себя виноватым перед этой женщиной, в душу которой они собирались бесцеремонно вторгаться. Он молчаливо выругал себя и Роя. Рой должен был идти один.
Но и Рой испытывал смущение. Он закашлялся, говорил без обычной спокойной уверенности:
— Вы знаете, Агнесса, зачем мы просили привести вас в сознание?
— Да. — У нее был низкий, звучный голос.
— Вам не трудно говорить?
Она печально усмехнулась. У нее был слишком понимающий взгляд.
— Мне трудно жить. Можете задавать вопросы.
Рой снова прокашлялся. Задавать вопросы было далеко не так просто, как ему представлялось, когда он настаивал на свидании с Агнессой. Генрих, стараясь не беспокоить больную, украдкой рассматривал ее. У нее были серые глаза, опушенные длинными ресницами, очень большие, на похудевшем лице они казались неправдоподобно огромными. Генрих не сумел бы объяснить себе, что поражает в Агнессе, но знал, что не смог бы держаться с ней, как с другими красивыми женщинами. И раньше он чувствовал себя напряженно, когда встречался с Агнессой, с ней нельзя было обходиться по-приятельски просто. Она внешне напоминала Альбину, погибшую при катастрофе со звездолетом невесту Генриха, но Альбина, милая и остроумная, порой резкая, была из тех, о которых говорят: «Она — отличный парень». Невозможно было даже мысленно так назвать Агнессу.
— Как вы понимаете, мы пришли в связи… Агнесса остановила Роя слабым жестом:
— Лучше я сама начну. Вы спросите, если что останется неясным. Дайте мне только собраться с мыслями.
Врачи выполнили свое обещание: она говорила свободно, лишь часто останавливалась, отдыхая. И она ничего не таила, это было ясно. Генриха угнетала мысль, что они идут устраивать больной женщине придирчивый допрос. Допроса не было, была исповедь.
И мало-помалу, захваченный, он незаметно отдалился от самого себя, перестал быть только слушателем, обязанным оценивать меру правды и заблуждения каждого слова, вины и невиновности каждого поступка.
Он шел с ней по улице, сидел с ней в театре видел то, что видела она, думал ее мыслями, говорил ее словами. Оно было удивительным, такое слияние, он хотел одернуть себя, смести магию уговора, он сердито так и определил про себя действие ее слов — уговор. «Смешно, — сказал он себе с досадой, — я же другой, я просто не способен жить чувствами женщины, не говоря уж о том, чтобы жить ее, Агнессы, чувствами». Протест этот возник, когда она заговорила о Роберте. Он не был для нее тем Рориком, какого они видели все, — увалень, скромник, тихоня, во всем до того примерный, что тошно становится. Он был хороший, внимательный, отзывчивый, даже красивый, лучшего и желать нельзя, таким она навязывала его Генриху. Он не знал его таким, но должен был верить ей, если хотел ее понять. Влюбленная девушка, все ясно, попробовал он объяснить себе ее отношение, но не было ясно главное — почему ее любовь так слепа. Агнесса была умна, среди астроархеологов считалась крупной специалисткой; это была специальность, особенно развивающая критические способности, — по одной косточке, по отпечатку лапы нужно было воссоздать облик и поведение давно вымершего существа, — как могла она так ошибаться в близком человеке, которого воспринимала не по внешнему облику, не по отпечатку ног на земле, даже не по льстивым словам, а по делам, по всей его жизни в течение многих лет знакомства?
Рой молча кивал, ему все было понятно, он не собирался вступать в спор. «Ладно, — вяло думал Генрих, — верь во все, что она скажет, потом твою веру мы с Арманом опровергнем в каждом пункте». Он начинал утрачивать интерес к объяснениям Агнессы. Они уводили в сторону от реальности, так он их воспринимал. Они не разъясняли, а запутывали.
— Роберт сказал, что пригласит на нашу свадьбу Томсона, — говорила Агнесса. — Мне было все равно, я ведь его не знала. Роберт решил познакомить нас заранее, чтобы не было в этот день чужих для меня. Я очень жалею, что согласилась: может быть, все было бы лучше, если бы не было этого знакомства и свадьба состоялась без гостей, мы ведь могли бы и уехать в свадебное путешествие на другие планеты, я часто улетала на Марс, на Плутон… Томсон мне не понравился: некрасивый, маленький, такой быстрый, на месте не усидит, все разговаривает, интересно, конечно, но только о своих работах. Нет, он показался мне утомительным, я устала от его разговоров.
— Вы сказали Роберту о впечатлении, произведенном на вас Томсоном? — спросил Рой.
— Да. Мы друг от друга ничего не скрывали. Томсону я тоже сказала, что он мне не нравится. Это было позже, когда он влюбился. Впрочем, он влюбился раньше, с первого знакомства, так он всегда говорил. Я сказала ему, что он неприятен, он клялся тогда, что без меня ему жизнь не в жизнь, я ответила, что он поступает плохо по отношению к своему помощнику, что это возмущает меня, что все в нем возмущает меня.
— Он оставил мысль завоевать вас после такого отпора?
— Нет, он вообще не был способен отступаться. Если вы его знаете… Он считал, что для больших желаний не существует ничего непреодолимого. Он сказал: Агнесса, хотите, ударю себя ножом в грудь, чтобы увидели мою кровь, кипящую страстью к вам, она будет пениться от любви, вам понравится…
— Вы, конечно, посмеялись и протянули ему ножик?
— Я испугалась. Нет, вы не знаете Томсона! Один Роберт понимал его, потом и я стала… Роберт говорил, что Томсон сделает все, что обещает, абсолютно все, он такой, раньше все взвесит, а потом пообещает. Если бы я дала ему нож, он ударил бы себя, Роберт тоже так считал и хвалил меня за осторожность.
— Странные у него создались взаимоотношения с помощником.
— Его не останавливало, что есть Роберт. Он говорил, что Роберт влюбился в меня, потому что я появилась в поле зрения, а не было бы меня, спокойно женился бы на другой. А он остался бы навек одиноким, если бы не встретил меня, я та часть его души, которой ему единственно недостает, одна среди миллионов, среди миллиардов… Он умел говорить!
— Чем же кончились ваши странные отношения?
— Он пришел как-то вечером. Я сказала, что буду женой Роберта, так обещала и выполню обещание. Томсон поклялся, что уговорит Роберта отступиться. Я показала на дверь. Я сказала, что дверь моей комнаты навеки закрыта для него.
— Он рассердился?
— Он со смехом закричал: «А стены? Неужели и их вы замкнете от моей любви? А что значит для них какой-то камень? Стены раздвинутся, только их коснется моя любовь!»
