Джедедайя Берри - Учебник для детектива
Незнакомец не произносил ни слова. Он поднял из воды одну ногу и стал тереть ее щеткой на длинной ручке. Покончив с этим, он снова намылил щетку и неспешно взбил пену, напоминающую пивную. Потом начал скрести другую ногу.
Анвин наклонился, чтобы лучше рассмотреть его лицо под полями шляпы, и увидел тяжелую небритую нижнюю челюсть, известную ему только по газетным фотографиям. Это был оперативник из Агентства, находившийся в непосредственном подчинении Анвина.
— Детектив Сайварт, — обратился к незваному гостю Анвин, — что вы делаете в моей ванне?
Сайварт выпустил из рук щетку, тут же упавшую в воду, и вынул сигару изо рта.
— Никаких имен не называть! — назидательно заметил он. — Мое, во всяком случае. Никогда не знаешь, кто тебя может подслушивать. — Он, желая, видимо, расслабиться, глубже погрузился в мыльную пену. — Вы и представления не имеете, Анвин, как это было трудно — устроить эту встречу. Вы разве не знаете, что нам, оперативникам, никогда не сообщают, кто курирует наши дела? Все эти годы я просто сдавал свои рапорты и отчеты на четырнадцатый этаж. И вот, как оказывается, они ложились к вам на стол. А вы, кажется, забываете некоторые вещи.
Анвин поднял руку, как бы протестуя, но Сайварт, помахав перед его носом сигарой, продолжил:
— Когда Енох Хоффман совершил кражу «двенадцатого ноября», а вы заглянули в утренние газеты и увидели, что после понедельника сразу наступила среда, то, несомненно, забыли про вторник, так же как, впрочем, и все остальные.
— Даже в ресторанах исключили из меню блюда, подаваемые по вторникам, — попробовал оправдаться Анвин.
Огонек на кончике сигары Сайварта запылал ярче, а над ванной поднялось еще больше пара.
— Вы и про мой день рождения тоже забыли, — с тяжким вздохом заметил он. — Я не получил даже поздравительной открытки, вообще ничего.
— Никто не знает, когда у вас день рождения.
— А ведь можно было бы и догадаться. В конце концов, вы знаете мои данные лучше, чем кто-либо другой. Вам известно, что я ошибался на ее счет, всю дорогу ошибался. Так что вы мой единственный шанс. Попытайтесь, ладно? Попытайтесь запомнить хоть что-то. Например, вот что: глава восемнадцатая! Понятно?
— Да.
— Повторите! Глава восемнадцатая!
— Глава, обозначаемая словом «слон», — помимо собственной воли произнес Анвин.
— Безнадежен, — пробормотал Сайварт.
При обычных условиях Анвин никогда не сказал бы «слон», если хотел сказать «восемнадцать», даже во сне. Уязвленный обвинениями Сайварта, он выпалил совсем не то слово, потому что в каком-то затянутом паутиной уголке его памяти таилось давным-давно упрятанное туда поверье, согласно которому слоны никогда ничего не забывают.
— Та девушка, — продолжил Сайварт, и у Анвина возникло впечатление, что сейчас детектив объяснит ему нечто очень важное. — Я ошибался на ее счет.
Только он умолк, как раздался, словно вызванный к жизни воспоминаниями Анвина, мощный и гулкий трубный рев — несомненно, слоновий.
— Времени нет! — деловито заметил Сайварт. Он отдернул занавеску, висящую перед ванной. И вместо стены, отделанной кафелем, Анвин увидел огни повозок передвижного луна-парка, полосатые шатры, под сенью которых бродили и прыгали огромные тени. Были там и тир, и колесо обозрения, и клетки с дикими зверями, и карусели, и все это двигалось вертелось под мерцающими звездами. Снова протрубил слон, но на этот раз звук был более резкий и звучал в темпе стаккато, и Анвину пришлось бить по будильнику, чтобы выключить верещащий звонок.
Глава 2
Вещественные доказательства
Предметы тоже обладают памятью. Дверная ручка помнит, кто ее поворачивал; телефон помнит, кто снимал с него трубку. Пистолет помнит, когда из него в последний раз стреляли и кто стрелял. Детектив же должен понимать язык этих предметов, чтобы уяснить то, что они могут ему рассказать.
Мокрые носки Анвина захлюпали, когда он соскочил с велосипеда перед широким гранитным фасадом штаб-квартиры Агентства. Самое высокое здание на много кварталов вокруг, оно возвышалось как сторожевая башня между огороженным решеткой центральным районом и кривыми улочками старого портового города.
Анвин редко отваживался забираться в кварталы к югу от Агентства. Он достаточно хорошо знал из рапортов Сайварта о том, что происходит в переполненных тавернах и в извилистых переулках, образующих своеобразный лабиринт вокруг старого порта, чтобы его любопытство было вполне удовлетворено. Временами, когда ветер дул с той стороны, он улавливал запахи, заставлявшие его теряться в догадках и даже немного пугаться; они неотступно преследовали его, но причину этого он вряд ли сумел бы объяснить. Чувствовал он себя при этом так, словно у его ног внезапно разверзлась бездна, открывая его взгляду нечто непознаваемое, коему суждено оставаться тайной до скончания века. Ему требовалось некоторое время, чтобы определить источник этого запаха, понять, откуда он исходит. После чего он обычно начинал мотать головой и издеваться над своей же бестолковостью. Он редко бывал в той стороне, поэтому до него не всегда доходило, что это просто дыхание моря.
Он втащил велосипед в вестибюль Агентства, благо сотрудники охраны разрешали ему оставлять его внутри в те дни, когда шел дождь. Он не мог заставить себя взглянуть на часы, висевшие на стене позади стойки ресепшиониста. Опоздание повлечет за собой еще один рапорт на имя его начальника, мистера Дадена, недавно подавшего ходатайство о награждении Анвина именными наручными часами. И разве не вправе теперь мистер Даден ожидать, что Анвин будет являть собой достойный всяческого подражания пример добродетелей, признание которых столь наглядно воплощают в себе наручные часы?
Что же касается так называемого «Руководства по раскрытию преступлений», то здравый смысл подсказывал ему, что все-таки следует всеми силами воздерживаться от знакомства с этим документом, разумеется, включая страницу 96, на которую ссылался детектив Пит. Какие бы премудрости ни содержало это «Руководство», оно писано не для Чарлза Анвина.
Нерешенной оставалась только одна проблема. Как объяснить свое появление на Центральном вокзале? Версия с кофе не проходит, это всего лишь дерзкая и самонадеянная попытка обмана, изначально обреченная вечно пребывать в анналах Агентства в качестве позорного пятна, облеченного в вербальную форму. С другой стороны, правда как таковая едва ли так уж годится для официального рапорта. Лучше всего сотворить нечто аморфное, избегая сути и надеясь, что никто этого не заметит.
