Рон Гулард - Шпагоглотатель
За автобусным окном мерцали красные, желтые, зеленые камни надгробий. Они проезжали одно из самых богатых кладбищ.
Больше часа они ехали вдоль кладбищенской ограды, пока не поравнялись с могилой Неизвестного Диверсанта. «Открыто всю ночь», – гласила надпись. Затем автобус свернул с дороги. В тупике между двумя кладбищами раскинулся бревенчатый трактир. Мигающая вывеска сообщала, что заведение называется мотель «Вечный Сон».
– Час на отдых и развлечения, – объявил одетый во все черное водитель автобуса.
– А что, если я хочу ехать дальше? – спросил Джолсон.
– Следующий автобус будет только утром.
– Черт побери, – сказал Джолсон.
– Здесь можно повеселиться, – успокоил его водитель. – Пивная работает круглосуточно.
Джолсон вышел из автобуса и окунулся в ночь.
Усевшись в пивной у прокопченной стены как можно дальше от организованного плача и причитаний, Джолсон потягивал темный эль. Официантка предложила ему поминальные закуски, но Джолсон отрицательно покачал головой.
Он наблюдал за жилистым, долговязым мужчиной, облокотившимся на стойку бара из темного дерева. Тот вошел несколько минут назад и сказал, что рядом у него стоит грузовик, полный цветов. Если ничего другого не подвернется, придется угнать грузовик. И ехать дальше на нем.
Кто-то похлопал его по плечу. Джолсон обернулся к сидящей справа от него компании. Они были обвешаны камерами и записывающей аппаратурой.
– Могу тебе представиться. Флойд Джейнвей, – произнес тощий человек в одежде, которая была ему явно мала. Он поднял свою пивную кружку и опорожнил ее. – Здесь я выполняю специальное задание. Наподобие тех, благодаря которым меня знает весь мир. Ты ведь слышал обо мне, так ведь?
– Еще бы, – ответил Джолсон. – Вы журналист. В системе Земли работаете в Новостях Девяти Планет, а здесь – в Барнумском Телекоме. А чем сейчас заняты?
– Это больше, чем «Джейнвей и восставшие Барафунды». Больше, чем «Джейнвей комментирует фиаско в Таррагонской гавани». «Джейнвей берет интервью у Пурвьянса». Ничего о нем не слышал, так ведь? Эти две недели пришлось пробивать несколько месяцев. Скоро он станет фигурой.
Джейнвей отхлебнул эля.
– Играть умеешь, мальчик?
– Смотря во что.
– Как, молодежь здесь все еще играет в зениц?
– Еще бы. Это что, вызов? – усмехнулся Джолсон.
Джейнвей встал.
– Будем играть в зениц могильными открытками вон там, у той перегородки.
Идя в другой конец зала рядом с репортером, Джолсон спросил:
– А когда у вас назначено интервью с Пурвьянсом, сэр?
– Начну завтра утром. С собой ничего не возьму, будут только Джейнвей и его блестящий ум. Из этой дыры мы тронемся после обеда.
Джолсон споткнулся, ухватился за Джейнвея и, удлинив пальцы, вытащил у него из туники пакет с документами.
– Простите, я поскользнулся.
– Если хочешь выиграть у меня в зениц, будь попроворней.
Поиграв с полчаса, Джолсон допустил новую неловкость. Набор препаратов правды выскользнул у него из-за пазухи и отлетел к Джейнвею.
– Ох уж эта молодежь с ее наркотиками, – улыбнулся репортер, поднял металлическую коробку и передал ее обратно.
В итоге Джолсон выиграл у Джейнвея шестьдесят три доллара. Затем попрощался, осторожно выбрался во двор и угнал грузовик цветочника. Он имел документы Джейнвея и отпечатки пальцев его правой руки. Когда же выехал на дорогу, ведущую к острову, он вплоть до кончиков пальцев был Флойдом Джейнвеем…
Посреди голубой глади озера лежал испещренный белыми точками кружащихся птиц светло-зеленый остров. Папоротники, пальмы, перекрученные лианы, пятна цветов – ранним утром все просматривалось четко и ясно. На вершине отлогого холма стояло украшенное орнаментами и завитками мраморных листьев нежно-желтое здание с колоннами.
На пристани сидел маленький бородатый человечек в плотном коричневом плаще и, обернувшись, наблюдал, как Джолсон поднимается по вьющейся, выложенной плитками дорожке.
– Хочешь, чтобы я перевез этот гроб с музыкой? – спросил он.
– Я приехал чуть раньше намеченного времени. Меня зовут Флойд Джейнвей, – сказал Джолсон.
Бородач выбрал из кучки камней, лежавшей рядом, плоский голыш и запустил его. Камень запрыгал по воде.
– У нас здесь ничего, кроме холодильника для замороженных, нет, мистер.
– Я журналист Флойд Джейнвей, – сказал Джолсон. – Передай Пурвьянсу, что я здесь.
Мужчина встал, рассыпая грубыми сапогами плоские камушки.
– Стойте, где стоите, мистер. Медленно достаньте документы и бросьте их мне. Прямо на ваш зад сейчас нацелено три лазера, а еще два готовы подрумянить вам щеки.
Джолсон кинул ему пакет с документами.
– Что это у вас на руке, татуировка?
Бородач промолчал и подошел к Джолсону ближе.
– Поднимите большой палец правой руки, мистер. Он перевел взгляд с документов на большой палец Джолсона. Хлопая крыльями, на левое плечо мужчины опустился голубь. Татуированной рукой бородач раскрыл птице грудь, и оттуда выскочил маленький микрофончик.
– Он тот, за кого себя выдает. Высылайте катер. Джолсон ждал недолго. С дома с колоннами поднялся алый катер, подлетел к пристани и завис над ним…
Кресло-качалка было усеяно орлами. Черные, с распростертыми крыльями, переплетаясь в сложном резном узоре, они покрывали всю его поверхность. В кресле, медленно покачиваясь, сидел человек с плотно сжатым ртом. На нем были матерчатые штаны, свитер и широкополая шляпа с пером. Квадратными гладкими пальцами он держал трубку с желтым чубуком. Это был крупный, с широким лицом мужчина, который, даже расслабившись, держался прямо.
– Я, конечно, не хочу вас обидеть, – сказал он, – но мне кажется, что вы родились не на Земле. Я прав?
Джолсон сел поудобнее в мягком кресле напротив Максвелла Пурвьянса. (Джейнвей родился на Барнуме.)
– Да, – подтвердил он.
Небольшая комната была буквально закутана в материю, на полу лежали цветастые ковры, стены занавешивали тяжелые гардины. Прямо за головой у Пурвьянса висел вышитый символ «Земля превыше всего».
– Я определяю это безошибочно, – ноздри его расширились. – Такие вещи прямо чую.
– А может, вы это чуете дохлую кошку у себя под стулом? – поинтересовался Джолсон, показывая туда мыском башмака.
– Нет, эта свежая, – ответил Пурвьянс. – Я на них проверяю еду. Видимо, завтрак был отравлен. Индивидуальную попытку отравления гораздо легче обнаружить, чем отравление, организованное властями. Водопроводная вода отравлена девятнадцатью различными ядами. Десять смертельных на случай, если вы измените политические убеждения, пять других доводят человека до упаднического образа жизни и нестандартных па в танцах, а четыре яда заставляют голосовать за кандидатов с социалисти ческим прошлым. Никогда не пью воды.
