Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха
Монашенки кинулись бодренько запирать ворота, так что мы с Ягой едва успели проскользнуть внутрь. Еремеев крикнул мне вслед, чтоб я не беспокоился, а уж он, сколько надо, подождёт. Уже спасибо, потому что этот подозрительный монастырь будил в моей душе самые мрачные предчувствия.
Я ощущал себя мистером Шерлоком Холмсом, идущим ночью в страшный дом с пёстрой лентой. Правда, со мной была Баба-яга, которая хоть и старушка, а любого доктора Ватсона с его армейским револьвером за пояс заткнёт, отшлёпает и голым в Африку пустит! Хотя чего это я? Ватсон же положительный персонаж, за что его голым в Африку? Втемяшится же такая странная фантазия в голову…
– Никитушка, тсс, не оборачивайся, – еле слышно прошелестела за моей спиной бдительная бабка. – Ты, ежели что, сам беги, обо мне не думай. Я старая, я своё отжила, мне можно и в монастыре до гробовой доски грехи отмаливать.
– Вы это к чему сейчас? – так же тихо, едва ли не одними губами, откликнулся я.
– Марьянка здесь. Углядела я её в одной из послушниц. Однако ж ежели она сама, своей волей, в святую обитель пришла, так настоятельница нипочём её нам не выдаст.
– Понял. Учту.
– Чего учтёшь, соколик? Русским языком тебе говорю: хватай её да беги! А я уж прикрою…
– Чего прикроете? – нарочито громко спросила идущая впереди матушка Феврония.
– Рот прикрою, сквозит, – мрачно, но вежливо ответила Яга. А на меня вдруг снизошло невероятное ощущение покоя и уверенности в себе. Мы справимся. Не знаю как, но справимся и всех победим…
Нас вели полутёмными коридорами во внутренние помещения. Пока шли, я вовсю зыркал по сторонам, пытаясь хотя бы приблизительное запечатлеть место, в которое мы попали. Первое, что удивило, так это отсутствие пожилых или хотя бы возрастных женщин-монашек. По идее, как мне казалось, именно они и составляют основную массу обитательниц подобных заведений.
Я уже был в курсе, что юные красотки, толпой идущие в монастырь замаливать первые грехи, это миф и сказка. В божьи прибежища, как правило, попадают люди старые, о которых некому позаботиться, или те, что всем сердцем чувствуют призвание к монашеской стезе. Ещё бывают такие, кого сдают родственники, но не путайте это с «заботой»! После пострига из монастырских стен выхода нет, они становятся и домом, и тюрьмой…
– Никитка, ты хоть глазами-то бесстыжими так явно по девкам не шарь, – шёпотом осадила меня бабка. – Они тут все христовы невесты, и неча облизываться!
– Я не… – Я сглотнул слюну и поправил челюсть, слегка приспустившуюся при виде очередной грудастой красавицы в чёрном. – А интересно, бельё у них тоже строго определённого цвета, с кружевами и бантиками?.. Тьфу! А куда мы, собственно, следуем, гражданка Феврония… э…
– У нас тут фамилий нет. Все под Единым Богом ходим, о мирском и не вспоминаем, – скромно ответила мать настоятельница и зачем-то подмигнула Бабе-яге. – Вот до моей кельи тихой дойдём, там, помолясь, и побеседуем.
– Да, собственно, я бы мог опросить вас и прямо здесь. Царевна Марьяна, троюродная сестра нашего государя, находится в вашем монастыре?
– Не ведаю, – без малейшей заминки соврала матушка Феврония. – К нашим воротам многие девицы приходят, для них обитель всегда открыта: и защитим, и успокоим, и за ручку к Богу приведём. А имя нам для этого спрашивать без надобности. Кто как назовётся, так и верим. А уж после пострига вообще новым именем нарекаем…
– То есть чисто гипотетически она может находиться здесь?
– Может не может, она не она, про то только Господу и ведомо. На вечерней службе всех их выставлю, присмотрись, может, какую и выберешь…
Сейчас-то я понимаю, что был обязан арестовать её уже после этих слов, но… Задним умом у нас не только Митя крепок. Конкретно в ту минуту меня просто неприятно царапнула пошловатая двусмысленность фразы, и не более…
– Заходите, бабушка. – Настоятельница открыла тяжёлую дверь, пропуская Ягу в низкую келью с одной скамейкой и узким зарешеченным окошечком. – Подождите нас тут, о душе подумайте, а мы с участковым отдельно потолкуем.
– Но я не…
К моему удивлению, наша эксперт-криминалистка заткнула меня одним взглядом и скромненько уселась на краешке скамьи.
– Иди, сыскной воевода. Веди следствие по всем правилам, а обо мне не беспокойся, я тут в полной безопасности.
– Ну разумеется, – всплеснула полными руками матушка Феврония. – Разве ж с кем в святой обители блаженной Пургении чего плохого случиться может? Хотя, конечно, всяко бывает…
– Что? – нервно поинтересовался я, видя, как она протягивает руку к засову снаружи.
Настоятельница молча кивнула, указывая мне на приоткрытую дверь кельи напротив. Я вытянул шею. Ну что ж, это помещение казалось не в пример богаче прочих: резная мебель, ковры, кресло, даже огромная кровать, и… ни одной иконы. Здесь, как вы понимаете, не насторожился бы только клинический дебил. К каковым меня относить покуда рановато…
– Проходи, садись, участковый, чувствуй себя как дома, – фамильярно ткнула меня пальчиком в бок матушка Феврония и, обернувшись, крикнула: – Эй, там! А ну, быстренько накрыли поляну для нас с сыскным воеводой! Водочки, икорки, а к тому расстегаев с вязигою. Али боярских пельменей с олениною подать?
Поскольку я не сразу собрался с ответом и перетянул чего-то там у Станиславского, то моё молчание было принято как знак безоговорочного согласия. Баба-яга чуточку приподнялась на скамейке, но в тот же момент глухо щёлкнул хорошо смазанный засов, обрекая главу нашего экспертного отдела на прозябание в камере-одиночке.
Я опомнился и твёрдо посмотрел в глаза матушке настоятельнице.
– Зачем вы заперли сотрудницу милиции?
– Намёк поняла, участковый, – с нарочитой фамильярностью подмигнула мне гражданка Феврония. – Мы с тобой рядом, вот в той, соседней, келье, так же запрёмся да и побеседуем.
Она широко распахнула вторую дверь. Я сдержанно кивнул, но пропустил её вперёд. В конце концов, бабка и не из таких передряг выпутывалась, а мне надо получить как можно больше информации об этом странном месте. И «странном» – это ещё самое мягкое определение…
– Может, присядешь, Никита Иванович, али приляжешь сразу? – Хозяйка фривольно села на край широкой кровати, гостеприимно, широким жестом предлагая мне занять оставшуюся площадь.
– Воздержусь.
– Да ты и впрямь с деловой хваткой, не зря про тебя серьёзные люди меж собой разговоры разговаривают. – В келью бесшумно скользнули две молодые монашенки, поставив на столик поднос с зелёным штофом и закусками. – Выпьешь хоть?
– На службе не пью.
– А я, грешница, и на службе, и до службы, и после службы потребляю, – махнула рукой матушка Феврония, сама наливая себе гранёный стакан чистой водки. – Э-э-эх, забористо пошла, проклятущая-а… Уф! Ну что ж, по службе так по службе. Ты ведь сюда не тока за-ради Марьянки заявился, верно?
