Лена Обухова - Проклятие пражской синагоги
— Ты можешь пройти повторное освидетельствование, — уже не так уверенно предложил Ладислав. — И если в этот раз ты…
— Если в этот раз я что? — Войтех горько усмехнулся. — Если в этот раз я скажу, что понял свое заблуждение, признаю нервный срыв и галлюцинацию, заявлю, что теперь мне гораздо лучше и я сам больше не верю в свой шизофренический бред про НЛО, тогда мне милостиво разрешат вернуться за штурвал? Если я достаточно убедительно… солгу?
— Ты все еще веришь в то, что видел НЛО? — с досадой уточнил отец.
— Если я начну тебе перечислять все, что я видел и во что верю…
Ладислав поднял руку, останавливая его. А потом махнул этой же рукой, и Войтех понял, что его отец только что распрощался с последними призрачными остатками надежд на его счет. Он вспомнил слова Карела и попытался найти в себе силы принять это явное разочарование, смириться с ним и спокойно жить дальше, но горечь оказалась сильнее всех разумных доводов и призывов повзрослеть.
— Я подумаю над этим, — пообещал он, ненавидя сам себя.
Ладислав Дворжак едва заметно улыбнулся и хлопнул его по плечу.
— Подумай.
Хотя Войтех понимал, что не собирается думать ни о чем таком, тень новой надежды в глазах отца лишь добавляла ему умиротворения этим вечером. Они расстались на позитивной ноте, и Войтех не стыдился собственной малодушной лжи. В отличие от Саши, он верил в то, что ложь бывает во благо.
От воспроизведения в памяти всех событий этого вечера его оторвал звонок в дверь. Войтех не представлял, кто мог наведаться к нему на ночь глядя. Сидоровы или Саша скорее написали бы в Скайп, с братом он расстался меньше часа назад, а больше никого и не оставалось.
Кроме Кристины, о мимолетной встрече с которой он почти успел забыть. Зато она, по всей видимости, не забыла.
— Прости, что я так поздно. Я дважды заходила сегодня, но тебя не было, — сообщила она, переминаясь с ноги на ногу у его порога.
Это выглядело необычно. Войтех запомнил Кристину слегка бесшабашной и уверенной в себе. Сейчас это был словно кто-то другой.
— Проходи, — он сделал шаг назад, пропуская ее в просторный холл.
Кристина вошла, закрыла за собой дверь и нерешительно замерла, сжимая в руках небольшой яркий пакет. Она оглядывалась по сторонам, как будто ее крайне интересовала скучная обстановка, но на самом деле она избегала смотреть на Войтеха.
— Я тут… принесла тебе сувенир, — в конце концов объявила она, протягивая ему пакет. — Я помню, что алкоголь ты не любишь, поэтому решила, что бутылка вина будет неуместна, а такой кофе вполне подойдет.
Войтех извлек из подарочного пакета упаковку кофейных зерен, ароматизированных корицей. Вспомнил, как по утрам после пробежки и душа всегда варил им кофе с корицей. Собственно, из-за Кристины он и придумал готовить его так: сдобу с корицей она просила ей не покупать, поскольку следила за фигурой, а он перестал ее есть из солидарности и начал просто добавлять корицу в молотый кофе при варке.
— Удивлен, что ты помнишь, — заметил он, разглядывая упаковку. Потом поднял взгляд на Кристину. — Зачем ты пришла?
— Попросить прощения, — прямо ответила та, а потом смущенно улыбнулась. — Оно слегка запоздало, я понимаю, но десять лет назад гордость, глупость и юность не позволили мне это сделать. Когда я увидела тебя в гостинице… Поняла, что время настало. Прости меня, если сможешь.
— За что именно ты просишь прощения? — Войтех вопросительно приподнял бровь. — За то, что переспала с моим братом? За то, что наговорила мне после этого? Или за всю ложь до?
— Наверное, за все сразу, — она неуверенно пожала плечами. — Я была юной, заносчивой и глупой, Войта. Считала себя чуть ли не королевой. Была уверена, что достойна большего. Я наговорила тебе гадостей тогда, но ты застал меня врасплох. Вся эта ситуация… Когда я поняла, что твой брат все подстроил, я разозлилась. На него, на себя. Я почувствовала себя униженной и оскорбленной, а еще впервые поняла, что он прав на мой счет, но мне так не хотелось быть «лживой шлюхой», что я попыталась переложить всю ответственность на тебя. Сделать тебя виноватым в том, что я тебе изменила. Глупо. Мерзко. Но такой я была. И мне действительно стыдно за это теперь.
Войтех выслушал ее молча, вернувшись к разглядыванию упаковки кофе. Он не знал, куда ее деть, и продолжал держать в руках. Когда Кристина замолчала, он снова посмотрел на нее. Когда-то его лицо легко отражало любые чувства, сейчас же оно выглядело равнодушной маской, поэтому его гостья так и не смогла понять, как именно он воспринял ее слова.
— Один вопрос, Криста. Он не давал мне покоя первые годы, пока я не уехал в Москву. Ты меня вообще любила когда-нибудь?
Она ответила не сразу, на долгую молчаливую минуту отвернувшись в сторону.
— Не так, как ты меня. Не так, как ты того хотел. Не так, как ты того заслуживал.
— Тогда зачем согласилась выйти за меня замуж? Тебе было двадцать: совсем не похоже на «последний шанс», который берут, не глядя.
— Да потому что ты меня любил! — возбужденно воскликнула Кристина и неожиданно шагнула к нему, но тут же снова замерла. — Потому что ты был точно таким, о каком девочки мечтают в детстве: добрый, честный, заботливый, внимательный, верный, очень милый и веселый. Только я по-настоящему не ценила этого тогда. В юности тянет на подлецов, а такие качества начинаешь ценить только с годами.
— Когда становится уже очень поздно, — заметил Войтех. — Добрую половину этих качеств я давно растерял.
— Только поэтому?
— Что?
— Становится поздно только поэтому? — Она сделала еще один маленький шаг к нему, глядя прямо в глаза, как Войтеху показалось, с надеждой. Он при этом окончательно перестал понимать, что происходит и что ей нужно. — Я имею в виду, есть ли хотя бы маленький, хотя бы крошечный шанс, что для нас еще не все потеряно? Если ты сможешь простить меня…
— Я давно тебя простил.
— Если сможешь снова любить меня…
— Я уже так не умею.
— Да черт с ним. Если осталась хотя бы половина, хотя бы четверть, — она печально улыбнулась, — это будет больше, чем с кем-либо другим когда-то было.
Войтех смотрел на Кристину с сомнением. Она выглядела искренней, но она всегда так выглядела. Он ведь никогда даже не догадывался о том, что ее чувства — всего лишь игра, пока она сама об этом не заявила. Вполне вероятно, что и сейчас она играла, но он категорически не мог понять ее мотивов. Впрочем, чем ближе она подходила, тем меньше сил и желания оставалось у него эти мотивы выяснять.
— Только не говори, что ты вдруг воспылала ко мне настоящей любовью, — попросил он.
