Бен Уинтерс - Последний полицейский
– Слушай, – обращаюсь я к Андреасу.
– Да?
Я мнусь, очень не хочется продолжать. Андреас тянет из пачки «Кэмела» сигарету. Я рассматриваю запутавшиеся в его волосах снежные комочки.
– Извини, – говорю я, когда он закуривает.
– За что?
– За все. Что пролил твой кофе.
Он натужно хмыкает, затягивается, отвечает:
– Забудь.
– Я…
– Серьезно, Генри. Какая разница?
Кучка ребят выныривает из ведущего в бар лестничного колодца, хохочут как сумасшедшие. Они разодеты по модам предапокалипсиса: девочки в изумрудных бальных платьях и тиарах, мальчишки все в черном, как готы. И еще один подросток неопределенного пола в мешковатых шортах поверх вязаных колготок, с широкими красными клоунскими подтяжками. Из открытой двери выплывает музыка – кажется, играет U2. Дверь закрывается и глушит звук.
– В новостях говорили, пакистанцы хотят его взорвать, – замечает Андреас.
Я пытаюсь вспомнить, какая из песен U2 подходит к концу света. Отворачиваюсь от подростков, разглядываю улицу.
– Правда. Утверждают, что все рассчитали. Что у них получится. А мы говорим, что не позволим.
– Да ну?
– Была пресс-конференция. Госсекретарь, министр обороны, еще кто-то. Говорили, если они попытаются выпустить ядерный заряд, мы разбомбим их. Почему мы так?
– Не знаю.
Внутри у меня пусто. Мне холодно. Андреас утомителен.
– Безумие какое-то.
У меня болят глаз и щека. Выйдя от Литтлджонов, я позвонил Дотсету, который снисходительно принял мои извинения за потраченное время, неуместно пошутил, что не помнит ни меня, ни о каком деле я веду речь.
Андреас еще что-то говорит, но справа от нас, там, где Феникс-стрит взлетает на гребень и начинает спуск к Мэйн-стрит, поднимается шум. Громкие самоуверенные гудки городского автобуса, в облаке пара несущегося по улице. Ребята орут, машут ему руками, а мы с детективом Андреасом переглядываемся. Городской автобусный парк сильно сокращен, да по Феникс-стрит никогда и не было ночного маршрута.
Автобус приближается, дребезжит, вылетает двумя колесами на тротуар, и я выхожу вперед, достаю служебный пистолет, навожу его на ветровое стекло. Все как во сне: темнота, огромный городской автобус со светящейся надписью «В ПАРК» несется на нас с холма, словно корабль-призрак. Он уже так близко, что я различаю водителя – чуть старше двадцати, европейской наружности, в бейсболке козырьком назад, с усиками торчком, глаза круглые от ужаса и восторга. Рядом приятель – черный, такой же молодой, тоже в бейсболке, высовывается из водительской дверцы и вопит: «Йа-хуу!» У каждого была заветная мечта, вот и эти ребята всегда мечтали погонять на городском автобусе.
Подростки на мостовой умирают от смеха, улюлюкают. Андреас уставился на автобусные фары, а я стою с пистолетом в руке и гадаю, что делать. Может быть, ничего, пусть проезжают?
– Ну что ж, – говорит Андреас.
– Что «ну что ж»?
Поздно. Он изворачивается всем телом, отшвыривает недокуренную сигарету в сторону и бросается под автобус.
Я только и успеваю выкрикнуть: «Нет!» Один холодный горький слог. Он высчитал время, примерился так, чтобы векторы автобуса и человека, движущихся в пространстве с разной скоростью, пересеклись. Бум!
Автобус со скрежетом тормозит, и время замирает стоп-кадром. Девочка в бальном платье прячет лицо на плече парня-гота. Я с разинутым ртом целюсь в бок автобусу, автобус занесло кормой на мостовую, из бара валит толпа, меня окружают, что-то говорят, орут. Угонщик и его дружок спускаются из кабины и, остановившись в нескольких шагах, разглядывают изломанное тело Андреаса.
Детектив Калверсон оказывается рядом со мной. Твердо взяв меня за запястье, он заставляет опустить руку с оружием. Макгалли расталкивает зевак, кричит «Коп!» и размахивает значком. В другой руке у него пиво, в зубах сигара. Он опускается на колени посреди Феникс-стрит, прикладывает пальцы к сонной артерии Андреаса. Мы с Калверсоном стоим посреди пораженной ужасом толпы, из наших ртов вырываются облачка дыхания, а у Андреаса голова вывернута не в ту сторону, шея перекручена. Он мертв.
– Ну, Пэлас, что думаешь? – Макгалли поднимается на ноги и оборачивается ко мне: – Самоубийство или убийство?
Часть третья
Желаемое за действительное
Вторник, 27 марта
Прямое восхождение 19 11 43.2
Склонение –34 36 47
Элонгация 83.0
Дельта 3.023 а. е.
1
– Боже всемогущий, Генри Пэлас! Что с тобой?!
Не слишком приятно услышать подобное от бывшей возлюбленной, с которой шесть лет не виделись, и я не сразу вспоминаю, как выгляжу: лицо, глаз… Я поднимаю руку, поправляю марлевую повязку, разглаживаю усы, ощущаю щетину на подбородке.
– Выдалась пара трудных дней, – говорю я.
– Печально.
Сейчас утро, половина седьмого. Андреас мертв, Зелл мертв, Туссен мертв, а я стою у входа на Кембриджский мост через реку Чарльз и болтаю с Элисон Кечнер. Погода на удивление приятная, наверно, больше пятидесяти градусов, как будто, переехав границу штата, я попал в Южное полушарие. Все это – ласковый весенний ветерок, отблески утреннего солнца на мосту, нежная рябь на воде – было бы приятно в другом мире, в другое время. Но стоит мне закрыть глаза, как я вижу смерть: смятого капотом автобуса Андреаса, отброшенного пулей к стене Туссена, Питера Зелла в туалете.
– Здорово, что встретились, Элисон.
– Еще бы!
– Я не шучу.
– Давай не будем об этом.
Памятная мне буйная копна рыжих волос подрезана по-взрослому и собрана в узел маленькими эффективными зажимами. На ней серые брюки и серый блейзер с золотой булавочкой на лацкане. Она в самом деле потрясающе выглядит.
– Так что, – интересуется Элисон, доставая из внутреннего кармана пиджака тонкий белый конверт, – он твой друг? Этот мистер Скив?
– Не мой друг, – тотчас поправляю я, подняв палец: – Он муж Нико.
Она поднимает бровь:
– Нико – в смысле твоей сестры?
– Астероид, – развожу руками я.
Больше пояснений не требуется. Мгновенные браки, взрывные разводы. Невообразимый бум. Элисон, кивнув, говорит только «Ого!». Она знала Нико, когда той было двенадцать, но за сестрой и тогда не замечалось склонности к семейной жизни. Курила украдкой, таскала пиво из холодильника в дедовом гараже, постоянно меняла кошмарные стрижки и никого не слушалась.
– Ну что ж. Значит, твой зять. Этот Скив – террорист.
– Какой он террорист? – смеюсь я. – Он придурок.
– Ты не представляешь, как сильно перекрываются сектора этих двух категорий на диаграмме Венна.
Я вздыхаю и пристраиваюсь бедром на ржавое зеленое ограждение моста. Мимо проскакивает гоночная лодка, команда кряхтит, налегая на весла. Мне по душе эти ребята, вставшие в шесть утра, чтобы не отступать от программы тренировок. Эти ребята мне нравятся.
