Александра Свида - Паника в Борках
Зашевелились, запрыгали по полу невиданной формы уродцы; заколебался воздух от взмахов больших черных крыльев. Забилось готовое выпрыгнуть из груди сердце, округлились расширившиеся от страха глаза, но неподвижно непослушное тело. Вся прилетевшая нечисть толкается, спорит, пищит. Низко к полу гнутся нежные ветки пышных роз от тяжести прыгающих на них уродцев. С куста камелии, как огромные капли крови, падают, обрываясь, цветы.
Вот расшалившиеся ужасные гости подобрали упавшие цветы, в миг вскарабкались по спинке кровати и бросают ей в лицо красные гроздья.
Над нею распростерлись черные крылья и горят голодным взглядом зеленые глаза.
— Прочь!
Властной рукой отстраняет урода белая красавица; наклоняется над неподвижным от ужаса телом, холодными руками обвила его голову и жадно прильнула губами к шее. Нечувствительна тяжесть воздушного тела, — булавочным уколом показался жадный поцелуй, но задохнулась, захлебнулась страшным запахом тления мертвого тела.
…Крикнуть бы… нажать кнопку… Поздно.
Куда-то уходят из тела и силы, и жизнь… Закрылись глаза. Не боится, не видит, не чувствует.
Поднялась уплотнившаяся белая фигура, наклонилось зеленоглазое чудовище.
— Близок рассвет… нам пора, — прозвучал властный голос.
В тихой комнате благоухали розы; кровавые камелии улыбались близкому рассвету, на кружевном ложе покоилось юное, прекрасное, неподвижное тело.
На ступеньках часовни Иверской Богоматери сидят в тихой, предрассветной дремоте женские и мужские фигуры. Две-три на коленях припали к дверям часовни. Горяча их молитва в тишине и таинственном полумраке рассвета. Ждут удара к заутрене и с ним прихода монаха.
— Шу-у-у! — низко над головами богомольцев пролетела громадная летучая мышь.
— Кышь ты, окаянная, — отмахнулась от нее стоявшая на ступеньках старушка. — Ишь, погань, летает у самой святыни!
— Бу-у-м, — поплыл по Москве тягучий густой удар с высоты Ивана Великого. Подхватили у Спаса, Василия Блаженного и полился музыкальный перезвон «сорока соро-ков».
Встали и истово перекрестились ночные богомольцы.
Вскочила с постели Жюстин.
— Проспала закрыть окна и двери; разбудили, верно, mademoiselle. Ишь раззвонились, как сумасшедшие; праздник у них, что ли, какой-нибудь особенный!
Быстро закрыла балконную дверь; под ноги попались разбросанные цветы.
— Mademoiselle вставала ночью, — озабоченно подумала камеристка и, неслышно ступая, заглянула в спальню.
Медленно поднялись отяжелевшие веки артистки; с бескровных уст послышался хриплый шепот бреда:
— Сбросьте с постели уродцев… душит… запах тления…
Отдернула, почти оборвала тяжелую штору Жюстин и широко распахнула окно, впуская струю свежего воздуха.
— Что с вами? Кто напугал вас, mademoiselle? — бросилась она к умирающей.
— Белая женщина… зеленые глаза… черные крылья, — со страшным усилием прошептала Перье. По ней пробежала судорожная дрожь; тело вытянулось и замерло.
Глава XXV Загадка
С бешеной скоростью мчатся казенные автомобили из Борок в Москву. Сидящие в них хранят гробовое молчание. Непрерывно дают грозные сигналы шоферы. Далекие встречные спешат посторониться и долго потом недоуменно глядят вслед промчавшимся чудовищам. Полицейские автомобили многим знакомы, а полицеймейстера знают в Москве чуть ли не все поголовно.
— Что-то стряслось недоброе, Господи Батюшка, — качают головами ломовики. — Ишь их сколько поехало! Неспроста!
— Слышь, миллионщика-то Данилова убили, — сообщила возвращавшаяся из Борок молочница. По оживленному лицу видно, что бабенка рада-радехонька быть первой вестницей сенсационной новости.
Первая страшная весть поползла по городу.
Бешено мчавшиеся автомобили остановились у подъезда Национальной гостиницы. В широко распахнувшуюся дверь первым влетел еще на ходу спрыгнувший Зенин. Уж очень хотелось ему взглянуть на нетронутый еще посторонней рукой труп.
За ним, шагая через две ступеньки, бежал следователь. В конце коридора их встретило благоухание бесчисленного множества цветов. Дверь квартиры открыла услыхавшая шум шагов заплаканная Жюстина.
— Когда обнаружили убийство? — бросил на ходу Зорин.
— Да уж больше часа, как умерла mademoiselle; только мы сначала старались привести ее в чувство; не хотелось верить, что она умерла!
Следователь и Зенин, а на ними подоспевшие врачи и полицейские власти замерли на пороге спальни.
Тяжелые шторы были широко раздвинуты. Поднявшееся уже над крышами домов солнце щедро бросало свои лучи на нарядную постель и на лежащую на ней красавицу-артистку. Глаза были закрыты; длинные шелковистые ресницы темной тенью падали на снежно-белые щеки. На прекрасно очерченных губах застыла полу-улыбка, полу-гри-маса легкой боли; вокруг рта легла черточка детской обиды. Чуть склонилась набок головка, утренний ветерок легонько шевелил рассыпанными по подушке черными кудрями с запутавшейся в них алой камелией, придавая прекрасному личику иллюзию жизни.
— О, моя бедная, милая mademoiselle, — всхлипнула камеристка и этим вернула всех к горькой действительности.
— Прежде всего, прошу выяснить причину смерти.
Приехавшие вместе со всеми из Борок профессор Федченко и доктор Карпов подошли к печальному ложу и, не сговариваясь, движимые какой-то общей мыслью, столкнулись руками в желании приподнять волосы и заглянуть за левое ухо.
Все окружавшие постель затаили дыхание, в воздухе повисла роковая мысль. Осторожно опустил на подушку мертвую голову профессор, переглянулся с Карповым, и их одновременный тяжелый вздох красноречивее слов ответил на немой вопрос окружающих. Оба отошли от ложа умершей. Не для чего было беспокоить ее вечный сон.
Приступили к осмотру квартиры. Зеркальный шкаф, ящики письменного столика и замки бесчисленных баулов были целы. В гостиной обнаружили нетронутыми изящную сумочку, полную денег, грудку ценных подношений, между которыми, под лучами солнца, играл голубыми огнями дорогой бриллиантовый браслет Юрасова.
Окна и балкон были недосягаемы со стороны улицы, не говоря уже о том, что этот угол гостиницы ярко освещался электрическими фонарями Всехсвятской площади и был виден от Иверской часовни, где по ночам всегда полно богомольцев. Комнаты сохранили тот же вид, в котором оставила их Жюстина, кроме раскиданных по полу цветов камелий. Камеристка уверяла, что оставила громадный куст, так густо покрытый цветами, что он представлял из себя как бы искусственно сделанный букет, а теперь он какой-то общипанный, и у mademoiselle запутался цветок в волосах. По ее предположению, mademoiselle вставала и, вероятно, в бреду рвала и бросала цветы.
