Сергей Снегов - Прыжок над бездной (сборник)
— Еще несколько слов, перед тем как займемся Джоком Вагнером. Мы обследовали многих ученых на предмет их пригодности для нашего коллектива. Разумеется, обследование шло негласно, результаты, если они неудачны, способны ударить по самолюбию… Необходимость щадить спокойствие талантливых ученых тоже явилась одной из причин, почему мы выхлопотали для себя «особую секретность». Между прочим, среди проверенных были и вы с братом, друг Генрих. Не краснейте, мы вас не попросили к себе не потому, что вы понижали наш потенциал. Просто вы с братом и своими сотрудниками составляете такое гармоничное целое, что прибыль от перевода вас к нам не покрывала ущерба от развала ваших собственных работ. Сам Боячек рекомендовал мне обследовать вас и брата и утвердил наш вывод, что вас можно оставить в покое.
— Я очень рад, что он утвердил такой вывод, — с облегчением сказал Генрих. — Мне, знаете ли, почему-то совсем не улыбается перспектива дополнять кого-то до гениальности.
— Не кого-то, а также и себя как члена коллектива, ставшего гениальным. Теперь о Джоке. Мы натолкнулись на него случайно. У нас в лаборатории имеется прибор, суммирующий отдельные мозговые излучения и рассчитывающий степень их совместимости с коллективными. Прибор показал гигантскую пригодность Джока для нас и нас для Джока. Мы, так сказать, созданы друг для друга. Но убедить в этом Джока мы не сумели. Он был, наоборот, убежден, что создан для астрозоологии. Он объявил нам, что мечтал о Марсе с детства и не собирается менять милые марсианские пустыни на осточертевшие ему земные сады. Он послал нас к дьяволу и пригрозил размозжить голову каждому, кто станет уверять, что его голова годится еще на что-нибудь, кроме наблюдения за хлевами марсианских свиней. Вы знаете Джока и можете вообразить себе, какие он подбирал выражения.
— И тогда вы решили похитить Вагнера? — деловито осведомился следователь.
Домье пожал плечами.
— Что нам оставалось делать? Он улетал на Марс. Это была последняя возможность приобщить его к коллективу. Боюсь, вы неясно представляете себе, чем дорог для нас Джок Вагнер. Он весь как бы струя внимания к неизвестному. Там, где для других — тусклый шум неопределенностей, для него — арена остро звучащих загадок. Шум обычно усыпляет пытливость, у Джока же обостряет ее. Введение его творческих способностей в нашу коллективную матрицу повысило наш потенциал до 11,3. Сам он, как вы, вероятно, знаете, выше 8,9 никогда не поднимался. Как член нашего коллектива он почти равновелик Ньютону, вот что мы, в свою очередь, значим для него.
— Это не оправдание. Он сам, добровольным решением, должен присоединиться к вам. Никакая софистика не может оправдать такого возмутительного самоуправства: свободного человека схватывают, возможно, и связывают, отрывают от близких, друзей, насильно и навсегда переводят на какое-то выдуманное казарменное положение.
— Не навсегда, друг Прохоров, отнюдь не навсегда. На определенный, точно оговоренный срок, достаточный для его самопроверки.
— Когда кончится оговоренный срок? Мы хотим увидеть похищенного Джока Вагнера.
— Срок самопроверки уже кончился. — Домье вскочил. — Идите за мной. Вы будете разговаривать с самим Джоком.
5Домье так проворно уносил на тонких ногах свое массивное тело, что следователь и Генрих отстали. У одной из дверей Домье подождал их, затем пригласил внутрь.
В комнате, заставленной аппаратами, сидел Джок Вагнер.
Он вскочил при виде вошедших, шагнул к Генриху, восторженно обнял его.
— Я знал, что ты придешь вызволять меня! — воскликнул он с благодарностью. — Только вы с братом могли!.. Тебе Риччи сообщил о моем исчезновении?
Домье сидел в сторонке и со странной своей улыбкой — оживленно пошевеливая носом — наблюдал за встречей друзей. Прохоров церемонно протянул руку Вагнеру:
— Следователь экспедиционного отдела Управления космоса Александр Платон Прохоров. Можете звать меня просто Александром, Джок. Дело о вашем похищении веду я, поскольку Марс в компетенции моего отдела. У нас только что был весьма тяжелый разговор с директором Института специальных проблем другом Павлом…
Джок нетерпеливым нервным жестом прервал следователя:
— Ваша беседа транслировалась во все лаборатории. Можете представить себе, как сотрудники в других комнатах надрывали животики от смеха. Они сплошь негодяи, им дай только повод посмеяться!
— Рад, что вижу тебя в добром здравии и хорошем настроении, Джок, сердечно сказал Генрих.
Следователь проговорил с предостерегающей холодностью:
— Могу ли я толковать ваше высказывание, что сотрудники института все сплошь негодяи, в том смысле…
— Именно в том! Отличнейшие ребята, Генрих, я был такой идиот, что отказывался от работы в институте! Теперь я отсюда никогда не уйду. Такие проблемы, такие поиски! Жаль, что ты не подошел при тайном обследовании, ты был бы так рад — самым нахальным образом счастлив! А Риччи я передам, чтобы он со своим Марсом убирался ко всем чертям! Ко всем чертям!
— Негодяи — и отличнейшие ребята! — Прохоров пожал плечами. — Надо сказать, у вас своеобразный способ доносить до других правдивую информацию.
— Она в характере Джока, — весело возразил Домье. — Зато к тем, кого недолюбливает, он относится с изысканной вежливостью. Можно ли считать наши разногласия исчерпанными, друг Александр?
— Если не возражаете, я сделаю официальную запись, мы скрепим ее нашими голосами и поставим точку на деле о похищении астрозоолога Джока Вагнера.
Джок вдруг схватил следователя за руку и объявил, охваченный внезапным вдохновением:
— Павел, нужно испытать Александра! Вы не смотрите, что он держится дурачком, я угадываю в нем такого умницу!.. И потом, нам нужен железный тормоз против сумятицы, эдакий ледяной пресекатель пустого взлета! Короче, мыслитель с горячим внутренним накалом педантизма. Столько хаоса в наших озарениях! Ставлю свою голову против кочана капусты, что Сашка именно тот, кого нам сегодня не хватает.
Домье вопросительно посмотрел на следователя. Тот сказал, колеблясь:
— Если я и вправду окажусь полезным… Работа следователя, по-честному, мне приелась, такая все однообразица!.. В общем — пожалуйста, я согласен обследоваться!
СКВОЗЬ СТЕНЫ СКОЛЬЗЯЩИЙ
Известие о гибели академика Ивана Томсона передали, когда Генрих с Роем находились в институтской столовой. Рой побледнел и на минуту потерял голос, Генрих уронил ложку. Обширный зал, всегда полный гула разговоров, мгновенно окостенила тишина. Испуганные лица дружно повернулись к репродуктору, из которого зазвучал печальный голос президента Академии наук Альберта Боячека.
