Владимир Серебряков - Звездный огонь
— Попробую разобраться, что там случилось, и урегулировать положение, — предложил я.
Шериф скорчил мудру, проштамповав кадры нашей беседы стандартной меткой «Одобряю и поддерживаю», и прервал связь. Приятно знать, что в тебе нуждаются.
— А вы, госпожа Новицкая, останьтесь, — скомандовал я, когда открыл глаза.
Успевшая вскочить на ноги Катерина нахмурилась. Я заметил, что оба шарика снова пощелкивают в её левой руке — правой альпинистка сжимала станнер.
— Почему?
— Останьтесь, — повторил я настойчиво и подтолкнул Тадеуша к двери. — А вы — пошевеливайтесь.
— Гафла, — фыркнула мне в спину рискунья.
Я обернулся на прощанье, подгружая обратно программу мимического анализа. Все по-прежнему — лицо ее не читалось. Совсем. Я не мог ей доверять ни на йоту. А вот Новицкому — мог, потому что злость, бессилие и стремление вырваться из моей иллюзорной власти читались по его физиономии, словно с транспаранта. Если он надумает взбунтоваться, я об этом узнаю.
Идти далеко не пришлось: толпа собралась на полпути между домом Новицкого и «клеверным листом» трех скверов. Я врезался в нее, словно ледокол, расшвыривая людей, как кегли, оставляя за собой ругань и страх. Новицкий плелся позади упрямой баржой. Я лишний раз убедился, что активной роли в местной политике этот жлоб играть не мог. Он — ширма неведомого кукловода, которого я взялся разоблачать, ещё не зная, поможет мне это найти убийцу Конана Сайкса или нет.
— Именем Колониальной службы, — гаркнул я во весь голос, раздвигая двоих плечистых колонюг. Эх, мне бы, кроме искусственных мышц, еще мегафон вживленный, этак ватт на триста!
Толпа содрогнулась конвульсивно, чтобы извергнуть на пластфальт передо мной избитого человечка. Тот приподнялся было на карачки, но колени разъехались, и несчастный растянулся в позе потрошеной лягушки. Бляха вырванного с кожей проигрывателя валялась под ногами, из-за уха стекала кровь, и поблескивали контакты вбитого в сосцевидный отросток динамика, но привыкшее к нейритму тело колониста подергивалось так же гальванически в такт закольцованной мелодии очередного хита. По смуглой коже проступали поверх синяков бисеринки пота — начиналась ломка.
По всем правилам мне следовало бы, не разбирая причин, объявить собрание неразрешенным и разогнать ко всем чертям. Но толпа была настроена так враждебно, что я испугался.
— В чем дело? — спросил я почти обыденным тоном, подгружая в секретаря столько резидентных программ, сколько позволяла мощность. Фигуры людей окружил многокрасочный ореол, и стоявшие рядом невольно отшагнули, завидев в моих глазах синий отсвет проекции. Алых силуэтов было пугающе много. Люди, готовые к насилию. Большая редкость на Земле, где отчаяние превозмогает гнев.
— Этот сопляк, — огрызнулся рослый габриэлец в комбинезоне полевого рабочего, — пытался ограбить дом!
— Что?! — Господи, какой бред!
— Он лез ко мне в окно! — вступила полноватая женщина с плоским злым лицом. — Точно, хотел что-нибудь стащить!
— Этот из новых! — послышалось из задних рядов. — Все они — просто шваль! Директорат хочет завалить нас отребьем!
Алых меток становилось все больше, словно толпу охватила неощутимая простому взгляду чума.
— Тихо, я сказал! — прикрикнул я, и на какой-то миг толпа унялась, словно залитые маслом волны — что за нелепый образ для планеты, где нет ни океанов, ни волн!
— Видели, говорите? — переспросил я, подключая комплект сублиминальных сигналов: альфа-поза, подавление воли. — А вы, господин… — Если в доме Новицкого связь с ирреальностью была слабой, то здесь — почти неощутимой. Даже простое опознание заняло столько времени, что колонисты успели заметить паузу. На роговице высветилось «Владимир Яблонев, 35, ремонт грузовиков, рискун», и вокруг зашептались колонисты: «Ибад, ибад…» — …Господин Яблонев, тоже видели?
— Я своих соседей знаю! — вспылил здоровяк, — Что мне, Таня врать будет? Скоро на улицу выйти забоишься!
— Точно! — поддержали сзади, и снова я не разобрал — кто.
Движения толпы обретали странную целенаправленность. Люди то наступали, готовые затоптать бедолагу-латиноса, то вновь откатывались в неотвратимом ритме бьющих о берег валов, и чувствовалось — только мое присутствие сдерживает их ненадолго. Ярость поднималась во мне…
Она же и остановила.
— Стоять! — крикнул я, пожалуй, излишне громко, подключая все доступные мне средства психоконтроля. Выгадать бы пару секунд, чтобы запустилась программа диагностики…
Интуиция не обманула меня. Что-то путало мысли, возбуждая, приводя в кровожадное исступление — химикат или волновой пакет из скрытого хоть в кармане излучателя, простенький тест не установил, но этого и не требовалось. Я не сумею убедить толпу — сам едва не поддался на искус, и только вовремя запущенный резидентный транквилизатор позволял остаться в своём уме. Остается только напугать… и молиться, чтобы страх пересилил, потому что я оцениваю свои шансы против нескольких десятков разъяренных колонюг куда как более реально, чем они сами. У меня ведь нет при себе оружия, кроме собственного аугментированного тела. Отправляясь в домен, я рассчитывал в случае нужды воспользоваться арсеналом местного отделения Службы, а паче того — что и нужды не возникнет. С какой стати? Я шел проверять, действительно ли маньяк-самоубийца поскользнулся на краю обрыва… а не разгонять демонстрации.
И ни одного полицейского поблизости. Как нарочно. То ли я становлюсь параноиком…
— Еще заразы всякой нанесут! — взвизгнул истерически женский голос.
Мгм. Как же. Но толпа не рассуждает. Ей плевать, что каждый колонист проходит экспресс-тесты на добрую сотню заболеваний и получает прививки от двух десятков самых распространенных. Конечно, бывает, что проскользнет особенно мерзкая зараза — вроде арбор-вируса или воронежской лихорадки — но уж очень редко.
— А все хорьки голубые виноваты!
Чем бы грохнуть, чтобы привлечь внимание? Толпа распалялась на глазах. Одного этого выкрика хватало, чтобы израсходовать не только крикуна, но и еще с полдюжины слушавших — так, для острастки. Но я все же не был штатным работником Службы и не мог заставить себя поступить настолько решительно.
— Кто это сказал? — рявкнул я — безрезультатно, только двое или трое стоявших рядом обратили ко мне пустые рыбьи взоры. Тадеуш Новицкий стоял, приоткрыв рот и чуть пошатываясь, кивал в такт бессловесному гулу.
Я ухватил Яблонева за руку и, взявшись за локоть и запястье, в одно движение завязал ему предплечье узлом так, словно костей там не было вовсе. Своей цели я добился — толпа отреагировала на вопль. Десятки медленно трезвеющих взглядов уперлись в меня.
