Наталья Тимошенко - Галерея последних портретов
– Только раньше понедельника он все равно ничего не сможет сделать. Никто не даст ему поднимать архивы на уши в выходные без официального расследования.
– Это слишком долго, – печально заметила Саша.
Она подошла к подоконнику, куда вечером бросила сумку, и нашла в кармашке кулон, не сдержав вздох облегчения. Было бы страшно потерять его именно теперь. Вытаскивая кулон, вместе с длинной цепочкой она вытащила и розовое чудовище, которое Войтех подарил ей утром, безапелляционно заявив, что теперь оно будет жить с ней. Саша улыбнулась, посадила чудовище на обеденный стол, прислонив его к вазе с конфетами, и села на свободный стул, одновременно застегивая цепочку на шее.
– Решила не рисковать, если вдруг Нев прав насчет оберега, – пояснила она.
– Это правильно, – кивнул Войтех, глядя почему-то на розового резинового монстра с улыбкой. – И его не зря захватила. Может, это мелкое чудовище испугает то, которое увязалось за тобой?
Саша рассмеялась, хотя даже ей самой казалось странным, что у нее еще хватает сил это делать.
– Давай не будем обо всем этом? – внезапно попросила она. – Лучше ты мне расскажи, откуда у тебя новая прическа. Ты решил взять пример со своего неугомонного братца?
Войтех смутился, нервно провел рукой по волосам.
– Просто не стригся давно. Думаешь, пора это сделать?
– Почему же? – Саша улыбнулась, разглядывая длинную темную челку, падающую ему на глаза. – Мне нравится. Просто немного необычно, я привыкла видеть тебя с очень короткой стрижкой. Так с чего вдруг?
Войтех пожал плечами.
– Я ведь больше не военный. Только я совсем недавно это осознал. Надо было вернуться в Прагу, видимо, чтобы почувствовать это.
– Я рада. Если честно… – Саша осеклась, спрятав заминку за глотком горячего чая, но затем все же договорила: – Когда мы прощались в аэропорту, я была уверена, что ты больше не вернешься в Москву.
– Я и сам в этом сомневался, – признался Войтех, глядя на поднимающийся над чашкой пар. – Был соблазн остаться, вернуться к прежней жизни. К прежнему… плану.
– И почему же все-таки не вернулся?
– Потому что возврата назад нет, – его голос прозвучал глухо. – Можно склеить разбитую чашку, но вкус клея будет чувствоваться. Можно с ним мириться, но рано или поздно захочется снова ее разбить, чтобы избавиться от него.
Саша нахмурилась, пытаясь понять, к чему именно относились его слова. Он так и не смог простить своего отца? Снова поругался с братом? Не прижился в Праге? Или?…
– То есть Кристина не приехала с тобой? – вопрос вылетел раньше, чем Саша успела мысленно его себе озвучить. Она поморщилась. Ее язык всегда жил своей собственной жизнью, создавая своей хозяйке множество проблем. Ее не должны волновать его отношения с бывшей невестой, которая снова возникла в его жизни полгода назад. И которую, как выяснилось, он все еще продолжал любить, несмотря ни на что.
Войтех принужденно рассмеялся, но смех этот быстро стих.
– Она никогда бы сюда не переехала. Точно не ради меня.
Саша несколько секунд молчала, разглядывая его лицо.
– Не буду врать, что мне жаль, – наконец честно призналась она. – Я по-прежнему считаю, что ты заслуживаешь гораздо большего. Прости, – она неловко улыбнулась, понимая, что в таких случаях люди все же «сожалеют», даже если на самом деле так не думают.
– По крайней мере, теперь наши отношения точно закончились, и у меня нет больше ни вопросов, ни сомнений, – он улыбнулся на этот раз искренне.
– Вот это действительно прекрасно, – Саша улыбнулась в ответ и протянула ему свою неожиданно опустевшую чашку. – Нальешь мне еще чая?
Войтех встал, налил Саше еще горячей воды. Взгляд его при этом зацепился за альбом, лежащий на подоконнике. Прежде чем вернуться на свое место, он взял альбом и снова открыл его в самом начале.
– Я знаю, что ты не хотела об этом говорить, – извиняющимся тоном начал он, – но я тут подумал… Что если кулон – не оберег? Что если он и есть проклятие?
– В каком смысле? – Саша перевела напряженный взгляд с альбома на Войтеха.
– Помнишь, в Праге Нев говорил о том, что некоторые магические артефакты могут выглядеть как драгоценности, негативно влиять на хозяев, но при этом притягивать людей к себе?
Саша кивнула.
– Да, но… каким же чудовищем надо быть, чтобы передать это четырехлетнему ребенку? – Она даже поежилась от мысли, что ее прабабушка, которая так любила ее, читала ей сказки на ночь и укладывала спать, когда родители где-то задерживались по вечерам, могла надеть ей это на шею.
– Нев также говорил, что подобные предметы могут управлять людьми, заставляя их поступать так, как нужно им. Что если это своего рода… паразит? Как только подрастает новый член семьи, от которого можно питаться, он уходит к нему, а прежний хозяин становится не нужен и… умирает.
Войтех покачал головой. Он снова притягивал за уши теорию, лишь бы найти какой-то способ избавить Сашу от кошмара.
– И передается только девочкам, – мрачно продолжила его мысль Саша, тем самым соглашаясь с его теорией. – Поэтому первые женщины умирали так рано: у них рождались дочери. А моей прабабке повезло: у нее был сын, и у ее сына был сын, и только потом родилась я. Но это все равно не объясняет того, почему оно проснулось сейчас. У меня нет дочери. И предвосхищая очередной раз твой вопрос, я точно не беременна.
Войтех захлопнул альбом и потер лоб.
– Я просто хватаюсь за соломинки. Но этот закрытый медальон почему-то меня тревожит.
Саша вдруг нахмурилась, что-то вспоминая. Она смотрела на альбом в его руках так, как будто он все еще был открыт и она видела в нем портреты своих родственниц.
– Дай его мне, – попросила она и, когда Войтех протянул ей альбом, открыла первую страницу, на которой была изображена молодая женщина по имени Елизавета, прожившая всего двадцать лет и передавшая кулон своей дочери Вере. – Слушай, у меня безумное предположение, но мне давно это не давало покоя…
– В чем дело?
– Эта женщина… – Саша показала ему рисунок. – Она очень похожа на девочку из моего сна. Я очень хорошо запоминаю лица. Тот же разрез глаз, форма носа, светлые волосы, необычная родинка над губой. Конечно, если делать скидку на примерно пятнадцатилетнюю разницу в возрасте и то, что портрету больше двухсот лет. Просто посмотри, родинка очень интересной формы, у той девочки была такая же.
– А девочке в твоем сне вполне могло быть четыре года, да?
– Примерно так и мне показалось. Но это невероятно. Наш мозг устроен таким образом, что во сне мы можем видеть только те места, и тех людей, которых видели в жизни, понимаешь? Даже если кажется, что это совершенно незнакомый человек, то наверняка это какой-нибудь водитель трамвая, на котором ты ездил в школу двадцать лет назад, или прохожий, спросивший у тебя дорогу на прошлой неделе. Если бы я когда-то видела этот альбом, например, когда была ребенком, то и девушка эта приснилась бы мне в том возрасте, в котором она на рисунке.
