Таш Нехорошкин - Генетика убийцы
- Откройте дверь!!!! Прошу Вас, откройте дверь!!! Ему нужна помощь!!! Вы слышите?!!! Откройте эту чертову дверь!!! ОТКРОЙТЕ!!!!
Вадим схватил Леонида и попытался его крепко-крепко удержать, пока беднягу контузило от увиденного. Детектив настолько перевозбудился, что услышал детские голоса, которые над ним смеялись. Он, до жути испуганными глазами, смотрел по сторонам, брыкаясь в руках Вадима.
- Хватит надо мной смеяться!!! - орал Леонид. - Он там умирает!!! Мигигава умирает!!! Помогите ему!!! Кто-нибудь!!! Хватит смеяться!!! Помогите ему!
- Приди же в себя, мужик! - закряхтел Вадим и все же вмазал Леониду по лицу. Тот еще с минуты побесился и в конце-концов успокоился. Детектив пошатался у стенки, согнулся и его стошнило. Такого стресса организм не выдержал. Вадим быстро подхватил его и, ворча что-то себе под нос, поторопился вывести салагу из блока.
- Хе-хе-хе... Чудной ты,...а-ани..ки.... - сказал тихо Черный и закрыл глаза.
В мед-пункте Леонид сидел на кушетке, напоенный успокоительными. Рядом стоял Вадим. Леонид сидел, не в состоянии забыть то, что увидел. Как же ужасно тут относятся к заключенным. Ничем от них не отличаются. Слезы пробились в глазах детектива. Ужасно... Только бесчувственная скотина не могла на такое отреагировать.
- Ему уже все-равно, - сказал Вадим Леониду, пытаясь его хоть как-то успокоить. - Ты бы ему ничем не помог.
- Как же так? - спросил обессиленный Леонид. - Ему ведь было так больно...
- Тебе откуда знать? Он просто живой труп, который никак не подохнет...
- А если бы такое случилось с твоими родными, ты бы тоже так о них говорил?!!! - не сдержался Леонид. - Ты бы тоже забил на них и не попытался им помочь?!!!
- Приди в себя! От него только голова осталась!!! Что с этим куском протухшего мяса можно сделать? Если только добить, что бы не мучался!
- Да хотя бы так!!! И то было бы больше пользы! Он бы не мучался!!!
- Тогда иди и убей.
Но Леонид только промолчал и отвернулся.
- Вот видишь. У тебя рука не поднялась, и у других не поднимется. Это все равно что безногому вырвать вторую ногу, что бы не храмал. Только протез, увы, тут не поможет уже.
Детектив понял слова Вадима. Черному и так немного осталось. Он столько перетерпел, что пусть хотя бы умрет тихо.
- Как его на самом деле зовут? - поинтересовался Леонид у Вадима.
- Василий Брагин. Пятнадцатый год за решеткой. Съедал своих жертв у них же дома, поедая их еще живые тела в их темных комнатах. Потому и прозвали черным.
- Это поэтому у него намордник на лице был?
- Именно. Сначала пытался съесть себя сам, но мы вовремя подоспели. Увы, раны были глубокие. Как бы мы не бились, а заразу он уже заработал. Так что мы ничем не могли помочь.
- А скорая?...
- Не давал к себе подойти...
- Отговорки!
- Хватит, лейтенант! Вы сами видели, насколько он был невменяем. И это при том, что от него почти ничего не осталось.
Леонид уже не знал, о чем думать. Все настолько в голове перемешалось, что невозможно было понять, что к чему. Что было минуту назад? Что день? А было ли это вчера или сегодня? Голова гудела. Все, что сейчас хотел Леонид, это вернуться в комнату и лечь спать. Проспать день и проснуться, забыв о том, что видел. Или просто приглушить ту душевную боль, за человека, которого он...считал другом. Да, почему-то так. Потеря близкого человека. В голове даже не то имя, а другое. Более знакомое.Мигигава Отоко - почти правая рука. Будто он всю жизнь был кем-то вроде напарника или лучшего друга. Как-то так... Как-то так..."Умереть - уснуть. Быть может грезить?"...
- "Умереть - уснуть...Уснуть", - последние слова Черного, заключенные в цитате из монолога Гамлета.
Глава одиннадцатая. Не мы другие, просто мир не тот.
Дмитрий вел Юрия по светлому, почти белому коридору. Все было спокойно. Даже жужжащие камеры не беспокоили. Да и парни не спорили ни о чем. Дмитрий мало кого сопровождал в белый блок, но ему особое удовольствие доставляло сопровождать по этим корридорам Юрия. Тем более, он знал конкретную цель его прихода.
- Давно Вы с ним не виделись, да? - спросил радостный Дмитрий у психолога.
- Около года, - ответил довольный Юрий. - Интересно, изменился он за это время?
- В том месте, где он находится нельзя не измениться.
- А он все так же сидит?
- Вроде да. Я его сам не навещал давно.
- Ну, ему руки хотя бы отвязали?
- А! Ты вон о чем! Ему и руки и ноги отвязали. Тихий, послушный. Сидит там у себя в камере, как на троне.
- Оу... Здорово. То есть я могу спокойно входить?
- Конечно. Охрана ему уже и так еду заносит.
- Радует.
Дима привел Юрия к белой двери. Замок на ней небольшой, сразу видно, заключенный "идет на поправку". Дима постучал в дверь.
- Живой?
Из-за двери донеслось:
- Живой. Впускай его. Я знал, что он придет.
Дима удивился и посмотрел таким же взглядом на Юрия. Тот, закрыв глаза и выпучив нижнюю губу, показал ладонь, мол, нормально всё и, когда Дима открыл дверь, прошел внутрь помещения. Дверь закрылась и вроде исчезла на этом ярком, почти слепящем, белом фоне. И углов не видать. Это не комната психически больного. Это нечто иное: стены как натяжной потолок, а потолок одна сплошная лампочка. Только на стенке напротив Юрия рисунок изображающий открытое окно, за которым голубое небо и поле колосистой ржи. А в середине комнаты стоит белый стул, на котором сидит мужчина в белой одежде: темно-русые волосы его кудрями вьются, лицо покрыто хорошей густой щетиной, что скрывала добродушную улыбку. И светло-голубые глаза выделялись в этой копне волос.
- Ну, зравствуй, брат мой, - поприветствовал заключенный Юрия.
Юрий поклонился в пояс:
- ευπρόσδεκτη, κύριέ μου![6]
- Но-но! Полно. Говори на своем родном языке, - засмеялся заключенный. - Я думал, ты забыл язык тех, кто выкупил тебя из рабства.
- Как же я могу забыть Ваш язык, господин? Вы столько лет обучали меня ему.
- Сейчас уже не те времена, что бы ты преклонялся передо мной. Тем более я же тогда сам оказался рабом. И давай без "господ". Ты еще не забыл моё имя?
- А как же?
- Ну, и?
Юрий выпрямился, немного замешкался. Заключенный, уперся ладонями в свои икры и пристально смотрел на Юрия:
- Я жду.
- Ароб. Брат Ароб.
Заключенный нахмурился. Юрий слегка отстранился, не понимая гнева своего друга. Но тут этот Ароб засмеялся и встал со стула, подойдя к Юрию, что бы обнять его.
- Испугался, трусишка? Вроде так же славянином остался, а характер мягче стал. Что с тобой, брат мой западный?
