Божественный и страшный аромат (ЛП) - Курвиц Роберт
Hook:
Покури!
В раздевалке, в сортире, в столовке,
abraq adabra, и мир исчезает, как дым.
1st verse:
Еще одно стремное утро, поганая погода,
день еще не начался, а жить уже неохота.
Если тебе кажется, что мир тебя ненавидит,
зайди за́ угол и подбери окурок — мама не увидит.
Покури, именно это сейчас тебе нужно,
одна хорошая затяжка согреет и тело, и душу.
Hook:
Abraq adabra, за школой, под лестницей, на остановке,
abraq adabra, и дым исчезает, как мир.
И так далее. В январе Зиги исключили из школы. Но причиной были не его сомнительные тексты. Либеральная ваасская система образования пятидесятых годов рассматривала такое творчество как естественную часть взросления. Дело в том, что Зиги продавал наркотики. За тем он и пришел в эту школу. В те времена никто не ждал подобного, и Зиги это прекрасно понимал. Он действовал безбоязненно, прямо в классе, открыто и громко рассказывая о сделках, раздавая образцы, пожиная плоды наивности Ваасы, как Видкун Хирд или Продавец линолеума. Он и сам употреблял — приходил на занятия под кайфом; он был анахронизмом, на двадцать лет впереди своего времени. Зигизмунт Берг был паршивой овцой.
Когда полиция наконец выследила Зиги, он эмигрировал в Граад, к отцу. И исчез с радаров. Через несколько лет его обугленное тело нашли в печи для мусора в котельной одного особенно унылого панельного дома.
13. ХИМИЧЕСКАЯ СВАДЬБА
Белокурая прядь лезет в глаза, брови насуплены от бьющего в лицо солнца — маленький Йеспер де ла Гарди стоит посреди транспортного узла своего чувства времени. Всё сходится в этой точке, и из нее всё исходит. Ради этого случая он надел белый матросский костюм; в руках он нервно теребит шапочку с темно-синей каймой. Йесперу тринадцать, в кармане штанов у него открывалка для бутылок, носовой платок с инициалами и двадцать четыре таблетки спидов, а на скамейке рядом с ним лежит букет лилий. Всё, что было, ведет сюда, к остановке конки в Шарлоттешеле, и всё, что будет, берет свое начало здесь. Сейчас первое июля пятьдесят второго года, Йеспер стоит на краю летнего вечера под эффектной белой аркой остановочного павильона в стиле фанк!. Ему страшно, он будто слышит стук вагонетки из парка развлечений, которая медленно поднимает его на вершину с самого прошлого воскресенья. И так было всю эту неделю: подъем, предчувствие поворота. А после — падения, нервы напряжены до предела. Приходит первый трамвай, но девочек там нет. Мальчик чувствует странное облегчение — как три года назад, когда он оказался слишком мал для аттракциона «Стальные горы» в ревашольском парке развлечений. Как будто он чудом избежал опасности. Но вот и следующий трамвай высаживает на остановке своих пассажиров, а девочек среди них по-прежнему нет. Ощущение в животе перевертывается вверх ногами, становясь разочарованием. Что, если они не приедут? Сейчас полдевятого, они должны были быть здесь час назад. «Чтобы кататься на "Стальных горах", надо дорасти до этой отметки, мальчик». Йеспер приподнимается на носках и для подстраховки отхлебывает пива. Он знает, что пить пиво — ужасная идея: оно воняет хмелем.
«Это ужасная идея, Тереш. Пиво воняет, чики терпеть не могут пиво!» — Но после недели работы на стройке, трехсот реалов, отданных самому плохому мальчику в школе Зиги за таинственные таблетки… после покупки батареек для проигрывателя, цветов и бог знает чего еще, он не мог не согласиться с Терешем. Тот сказал: «Мы остались без гроша, Йеспер, и насухую… насухую мы не пойдем». И вот они оказались перед пивным ларьком, и услужливый бродяга уже облизывал губы, предвкушая долю от выпивки за помощь в покупке. Продавец осуждающе смотрел на трех беспутных мальчишек, а мальчишки наблюдали, как пенный напиток льется из цистерны в картонные стаканы.
— Как моча, — прокомментировал Йеспер.
Хан, держа свои пол-литра обеими смуглыми руками, наблюдал, как Йеспер барабанит пальцами по полям матросской шапочки.
— Заткнись и пей, у тебя руки трясутся.
— М-мм… а ты уже выпил, да? — сладким голоском ответил Йеспер, нюхая свой стакан. — Мы тут стараемся выглядеть прилично, а от тебя такой шикарный аромат ссанья!
Чувствительный к шуткам Хан тут же фыркнул и облился вонючим пивом.
Сейчас Хан стоит у остановки, нервно ощупывая себя и пиная через дорогу мелкие камешки. Иногда камешек попадает в кого-нибудь из отдыхающих, и тот бросает на мальчика сердитый взгляд с другой стороны дороги. Хан извиняется и машет на морском ветру подолом рубашки, на которой всё еще сохнет пивное пятно.
— Что, воняет? Йеспер, можешь понюхать?
— Ага, еще как воняет, и пятно тоже видно. Посмотри там, когда следующий трамвай.
— В девять, еще двадцать минут.
— Я тебя просил не сказать, а пойти и посмотреть!
Спровадив Хана, Йеспер быстро выпивает свое пиво и выбрасывает стакан. Не долетев самую малость, картонный стаканчик отскакивает от края урны. «Гадство!»
Тереш, конопатый, как чёрт, после работы на стройке под жарким солнцем, дергает коленями и выделывает па ногами в высоких кирзовых ботинках. За спиной у него на кожаных лямках висит переносной проигрыватель. Вытисненная на кремовом пластике залихватская надпись гласит: «Моно». Аппарат огромен и весит как куча кирпичей. В руке Тереш подбрасывает увесистые батарейки.
— Ну что, уже захмелел? — спрашивает он у Йеспера. — Я — да.
Йеспер захмелел, но не сильно.
— Вот и хорошо, мы пьем для храбрости, а не чтобы нализаться. Нужно просто сгладить углы, — говорит Тереш. Похоже, он единственный, кого не выбило из колеи часовое опоздание. Мы — серые оборванцы-гойко — проскочили в пьяном угаре и геноцид, и Юго-граадскую резню… Пока у нас есть вонючее пойло из хмеля и солода или плодово-ягодное вино, нас ничем не испугать.
Хан забирает со скамейки свой пучок хризантем, мальчики садятся в ряд и сидят, притопывая по асфальту и прихлопывая в ладоши. Не в лад и не в такт. Из-за холма доносится скрип рельсов, и Тереш в ужасе сжимает в руках свой букет из семи красных роз. Цокот копыт приближается, лошади уже показались на склоне, и видно, как блестит серебряная кокарда у водителя на фуражке. У Тереша весь хмель как рукой сняло; он нервно мнет серебряную обертку букета. Он не мелочился: семь красных роз, всё серьезно. Купить бы еще коробку конфет, такую красивую, с золотой тисненой надписью, как на обложках граадских романов, да карманы уже опустели. В окне трамвая мелькает что-то белое, и краем глаза Тереш видит, как Йеспер поднимается со скамейки. Пускай Йеспер выделывается своими лилиями, а Хан возится с хризантемами! Розы, красные, семь штук: вот это — шик! Róże i bombonierka, bardzo wykwintnie, Tereesz Machejek!
Двери вагона со стальным лязгом распахиваются, и мальчик даже не замечает, как шипы вонзаются в его судорожно стиснутые ладони. Ожидание запомнилось во всех подробностях, но само событие оказалось так ужасно, что этот момент полностью исчез за завесой волнения. Что-то случилось, он что-то сделал. Девочки втроем выходят из вагона, с подножки на асфальт ступают длинные ноги в гольфах; боже, как жестоко — нарядиться вот так! Юбка трепещет на ветру — такой небрежный шик, будто это самый обычный день. Шарлотта встает перед Терешем, непринужденно положив руку на бедро, но Тереш не понимает намека и совершает ошибку: он обнимает девочку. Его руки обхватывают ее, огромный букет повисает за ее спиной, прижатый к платью, с цветов осыпается золотая пыль — ой-ёй, разве это wykwintnie? Он почти касается лицом шеи девочки, чувствует ее незнакомый запах. Они смотрят друг на друга — Тереш и богиня из девятого класса — и Тереш, с дурацкой улыбкой во всё красно-коричневое лицо, говорит ей: «Привет!»
— Ну, и тебе привет! — отвечает Шарлотта с грубоватым шармом. Как ни в чём не бывало. Девочка берет у него цветы, и они все вместе уходят под сосны, куда не достает вечернее солнце. Темно и тихо, и никто не знает, что сказать.
