Джек Вэнс - Князья тьмы. Пенталогия. (Звездный король - Машина смерти - Дворец любви - Лицо - Дневник мечтателя.)
Напряжение незнакомца внезапно разрядилось, его плечи опустились: «Я занимаюсь примерно тем же. А в том, что касается удачи...» Он безнадежно вздохнул, и Герсен почуял в воздухе перегар самогона, предлагавшегося Смейдом под наименованием «виски»: «Мне не везет, но мне в этом некого винить, кроме самого себя».
Подозрения Герсена не вполне рассеялись. Интонации голоса и акцент выдавали в собеседнике человека образованного — что само по себе ничего не значило. Он мог быть именно тем, за кого себя выдавал — наводчиком, то есть искателем пригодных для жизни планет, попавшим в какую-то передрягу в Крайгороде. Но он мог быть и кем-то другим: ситуация позволяла вообразить возможности, при мысли о которых волосы становились дыбом. Герсен несомненно предпочел бы, чтобы его оставили наедине с его собственными проблемами, но элементарная осторожность подсказывала, что полезнее было бы разобраться в происходящем. Глубоко вздохнув и ощущая некоторое отвращение к себе, Герсен сделал вежливый, хотя и слегка иронический приглашающий жест: «Присаживайтесь, если хотите».
«Спасибо». Незнакомец благодарно уселся и, в приступе напускной храбрости, казалось, отбросил тревоги и опасения: «Меня зовут Тихальт, Луго Тихальт. Выпьем?» Не ожидая согласия, он подозвал одну из юных дочерей Смейда, девочку лет девяти или десяти, в скромной белой блузе и длинной черной юбке: «Подай-ка мне виски, дорогуша, а этому господину принеси то, что ему нравится».
Либо выпивка, либо перспектива завязать разговор существенно приободрили Тихальта. Голос его стал тверже, глаза — яснее и ярче: «Как давно вы в Запределье?»
«Почти пять месяцев, — Герсен старательно изображал наводчика. — Не видел ничего, кроме скал, грязи и вулканической серы... Даже не знаю, стоит ли игра свеч».
Тихальт улыбнулся и медленно кивнул: «И все же — что может заменить радостное волнение надежды? Мерцающая звезда становится все ярче в окружении планет. Ты спрашиваешь себя — случится ли это, наконец? И раз за разом — удушающий дым и аммиак, буря в атмосфере угарного газа, кислотные ливни! Но ты не сдаешься, летишь дальше и дальше. Быть может, где-то впереди стихийные силы соблаговолили создать более гостеприимный мир. И, конечно же, следующий мир — все то же слизистое болото, все та же пышущая жаром черная пустыня, все те же поля замерзшего метана. Но вдруг — вот она! Планета дивной красоты...»
Герсен прихлебывал виски, не высказывая замечаний. Судя по всему, Тихальт был воспитанным и образованным человеком, опустившимся под тяжестью забот и неудач.
Тихальт продолжал, словно беседуя с самим собой: «Где улыбнется удача? Не знаю. Я уже ни в чем не уверен. Удача притворяется неудачей, разочарование притягательнее успеха... Но опять же, неудачу я никогда не назову удачей, а беда всегда остается бедой. Кто может спутать разочарование с успехом? Только не я! Так что все это — одно и то же. Жизнь идет своим чередом, независимо от наших радостей и горестей».
Герсен начинал расслабляться. Нельзя было представить себе, чтобы кто-нибудь из его врагов демонстрировал подобную бессвязность мышления, располагающую к себе и намекающую на обширный жизненный опыт. Что, если они наняли безумца, однако? Герсен вставил осторожную фразу: «Неуверенность опаснее невежества».
Тихальт взглянул на него с внимательным почтением, будто Герсен сформулировал истину, доступную немногим: «Но вы же не считаете, что человеку лучше оставаться невеждой?»
«Смотря где, смотря когда, — ответил Герсен свойственным ему от природы непринужденно-рассеянным тоном. — Очевидно, что неуверенность в себе приводит к нерешительности, что совершенно недопустимо. А невежественный человек может действовать решительно. Прав он при этом или неправ, это уже зависит от его суждения. В этом отношении нет и не может быть никакого согласия».
Тихальт горько усмехнулся: «Вы придерживаетесь популярного принципа этического прагматизма, а он, в конечном счете — ничто иное, как эгоизм. Тем не менее, я понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите о неуверенности, так как я не уверен в себе». Он покачал головой — узким, туго обтянутым кожей черепом: «Я знаю, это не приведет ни к чему хорошему, но как может быть иначе? Мне пришлось пережить нечто необыкновенное». Тихальт допил виски и нагнулся над столом, всматриваясь в лицо Герсену: «Пожалуй, вы более восприимчивый человек, чем можно было бы подумать с первого взгляда. Пожалуй, более находчивый. И, скорее всего, моложе, чем кажетесь».
«Я родился в 1490 году».
Тихальт ответил жестом, который мог означать все, что угодно, и снова изучил лицо Герсена: «Могли бы вы меня понять, если бы я сказал, что познал слишком много красоты?»
«Вероятно, мог бы, если бы вы выражались несколько яснее».
Тихальт задумчиво прикрыл глаза: «Попытаюсь». Поразмышляв, он продолжил: «Как я уже упомянул, я — наводчик. Позвольте заранее принести вам извинения, но это неудачный выбор профессии, потому что в конечном счете деятельность наводчика приводит к уничтожению красоты. Иногда лишь в небольшой степени, на что и надеется такой человек, как я. Иногда количество красоты, подверженной разрушению, невелико, а иногда красота не поддается уничтожению». Он протянул руку в сторону черного океана: «Таверна Смейда не наносит никакого ущерба. Она не мешает красоте этой жуткой маленькой планеты раскрывать свою сущность». Тихальт снова наклонился над столом, нервно облизывая губы: «Вам известно имя «Малагейт»? Аттель Малагейт?»
Снова, второй раз за этот день, Герсен был потрясен — и снова потрясение никак не отразилось на его лице. Немного помолчав, он небрежно спросил: «Малагейт по прозвищу «Палач»?»
«Да, Палач Малагейт. Вы с ним знакомы?» И Луго Тихальт вперил взор прямо в глаза собеседника, внезапно остановившиеся и помутневшие — одно упоминание о возможности такого знакомства пробудило подозрения Герсена с новой силой.
«Лично — нет. Но его репутация общеизвестна», — с натянутой усмешкой ответил Герсен.
Тихальт пригнулся к нему с величайшей серьезностью: «То, что о нем рассказывают, уверяю вас, производит слишком лестное впечатление».
«Но вы же не знаете, чтó именно я о нем слышал».
«Сомневаюсь, что вам известно худшее. Тем не менее — и в этом заключается невероятный парадокс...» Тихальт закрыл глаза: «Я занимаюсь разведкой планет по поручению Аттеля Малагейта. Ему принадлежит мой корабль. Я взял у него деньги».
«Затруднительное положение».
«Когда я об этом узнал — что я мог сделать?» Тихальт возбужденно воздел руки к потолку — мелодраматический жест мог объясняться как эмоциональным смятением, так и воздействием самогона Смейда: «Я бесконечно задаю себе этот вопрос. Это от меня не зависело. У меня был корабль, были деньги — я получил их не от захолустного агентства по продаже недвижимости, а от учреждения, пользующегося высокой репутацией. Я не рассматривал себя, как обычного наводчика. Я был Луго Тихальт, человек выдающихся способностей, назначенный на должность главного исследователя-разведчика — они вечно придумывают напыщенно звучащую чушь! Таким я хотел себя видеть. Но меня отправили в космос на корабле модели 9B, и я больше не мог себя обманывать. Я стал Луго Тихальтом, заурядным наводчиком».
