Александр Бушков - Дикарка
— Опять врешь, — сказала Марина. — Точнее, недоговариваешь. Когда я к тебе подсел а там, в «Кассиопее», у тебя было такое лицо, словно ты меня узнала. А это возможно в одномединственном случае — тебе показали мою фотографию… Ну?
— Ага…
— В смысле, показали?
— Да. Бородин.
— Когда?
— Позавчера.
— Не врешь?
— Позавчера утром…
Этого не может быть, подумала Марина растерянно. Этого просто не может быть!.. Получается, Бородин узнал, кого именно пошлют сюда, буквально через часдругой после того, как в конторе приняли решение. Возможности крупных концернов известны… Но неужели они настолько сильны, что могут моментально получать информацию от нас?
— Что еще?
— Да все, пожалуй, — плаксиво заверила Женя. — И началась не жизнь, а преисподняя. Бородин пугает, ты угрожаешь… Я совсем не хотела лезть в эти ваши дела…
— Кто вас спрашивает… — рассеянно пробурчала Марина. — Знаешь, где эта квартирка? Где засел твой братец?
— Чисто теоретически.
— То есть?
— Улица, дом. Он мне его однажды показывал, ради прикола. Даже подъезд знаю. Квартиру — нет…
— Ну, это уже детали! Поехали, покажешь.
— Я не хочу больше играть в ваши…
— Знаешь, чем наши игры характерны? Тем, что люди, вроде тебя, по собственному желанию со сцены ни за что не смоются. Только когда разрешит режиссер. А режиссер у тебя нынче один — я!
— Но Бородин…
— Знаешь, — задушевно сказала Марина, — когда я разделаюсь с твоим Бородиным, то позову тебя посмотреть на то чучело, которое из него набью. Видывали и покруче… Есть одна существенная разница. Бородин при всей своей крутизне — не более чем сторож на фабрике. А я работаю на правительство Северной державы. Не на марионеток типа ваших, а на Северное правительство! И мне, скажу тебе по секрету, чертовски нравится на него работать. Потому что это единственно подходящее для честолюбивого человека занятие — служить могучей стране, и не в канцелярском кресле над бумагами, а на полях сражений. В это месть отзвук древних времен, прекрасных, понастоящему варварских, когда силами мерились не в судах, а в чистом поле… Ладно, теб еэто наверняка неинтересно. Тебя гораздо больше волнует твоя судьба, правда? Жизнь, здоровье… А все это теперь зависит исключительно от меня. Пожалуйста, я не буду настаивать. Катись на все четыре стороны! Только когда твой Бородин узнает — а он непременно узнает! — что ты проболталась, он тебя и в самом деле придушит. Но сначала вдумчиво допросит. А парни, вроде него, не колеблясь, загоняют девочкам, вроде тебя, иголки под ногти, если есть такая производственная необходимость. Можешь поверить, я сама такая… Веришь?
— Верю… — тихонько пробормотала Женя, шмыгая носом.
— Зато, если будешь мне полезной, понадобишься мне живая. В качестве свидетеля. Вскоре непременно возникнет ситуация, когда понадобятся словоохотливые свидетели… Ну?
— Поехали…
— Молодец, — сказала Марина. — Смотри только, без глупостей, а то я могу опять разозлиться…
Глава девятая
Птицапризрак
Едва поднявшись на вершину откоса, Марина увидела поодаль знакомую машину и затейливо выругалась про себя. Ничего не понимаю, подумала она с некоторой растерянностью, притворяясь, будто не замечает опостылевшего «Датсуна». Никаких «маячков» нет, я специально проверяла… Как он ухитряется падать на хвост, что за приемчик придумал?!
Медленно тронула машину, свернула направо, в тихий двор, и резко нажала на газ, повернула с классическим визгом тормозов, едва не сшибла прохожего. Вырвалась на пустую улицу, увидела в зеркальце, далеко позади, радиатор «Датсуна» и вновь выжала полный газ, свернула в переулок на красный свет, погнала наудачу, свернула, еще свернула, резко развернулась на сто восемьдесят градусов, снова проскочила на красный свет…
И оторвалась, конечно. Однако без всякой уверенности, что и в этот раз избавилась от преследователя, так что следовало выиграть во времени.
Минут через двадцать она и без подсказок Жени поняла, что достигла нужного района.
Вокруг красовались — если только это слово уместно — огромные и унылые дома из серых бетонных плит, одинаковые, как мелкие монетки, изрисованные надписями и картинками этажа до третьего. Улицы усыпаны разнообразным мусором, колеса машины мерзко по нему шуршали. И Марина внимательно следила за дорогой, чтобы не проткнуть покрышку, наехав на ржавую острую железяку, которых тут валялось предостаточно. Других машин почти не было. Те, что поновее и покрасивее, проскакивали на большой скорости, развалюхи ехали гораздо медленнее — сразу видно, здешние. Там и сям торчали кучки неряшливо одетых парней, провожавших машину цепкими специфическими взглядами. Брели пьяные, справа бушевала нешуточная драка, человек на двадцать, в воздухе мелькали не только палки с велосипедными цепями, но и доски. Марина специально притормозила, присмотрелась, хмыкнула — ничего интересного, крайне убогая по исполнению махаловка, и нажала на газ. Покосилась на пригорюнившуюся Женю, фыркнула:
— Не нравятся социальные низы, благородная госпожа?
— Дрянь какая…
— Даже жаль, что я не коммунистка, — сказала Марина. — А то прочитала бы тебе лекцию о классовой эксплуатации и революционной ситуации.
— Какая тут революционная ситуация? Этому стаду ничего не надо, кроме дешевой водки!
— Вот тут ты ошибаешься, — сказала Марина. — Им еще нужна и дешевая закуска, точно тебе говорю. Ну, показывай дорогу.
— Эти сараи все на одно лицо. Ага, вон табличка… Сейчас — направо, вон туда…
— Туда?
— Ага. Вон там, где пьяный лежит. Помоему, тот подъезд…
— Потвоему или точно?
— Точно.
Предосторожности ради Марина остановилась через два подъезда от нужного. Вышла, захлопнула дверцу и задумчиво огляделась, морщась от устойчивой вони, заливавшей все вокруг. Нельзя было определить, чем именно воняет — всем сразу, что только можно вообразить.
— Эй, нечего эстетствовать! — буркнула Марина, увидев, что Женя закрывает нос кружевным платочком. — Мы и так привлекаем внимание чистеньким видом и относительно новой машиной, а ты еще будешь принцессу изображать.
— Меня стошнит…
— Перетерпи, — безжалостно сказала Марина. — Дыши ртом.
Она зорко огляделась, прекрасно понимая, что машину нельзя оставлять просто так, без присмотра. Даже если авто останется на месте, колеса непременно улетучатся, и целых стекол не останется, тут и гадать нечего.
Засунула два пальца в рот, громко свистнула, помахала.
Двое подростков в мешковатых штанах и пестрых майках, с одинаковыми татуировками на левом плече, приблизились к ней со звериной осторожностью, двигаясь зигзагом, пытливо приглядываясь. Остановились метрах в десяти, глядя исподлобья. Один ухмыльнулся:
