Вадим Тимошин - Слезы ангела мести
«Но если у этого демона лицо и тело Лизы, я готов принять смерть хоть сейчас» – подумал я с улыбкой, глядя на мою недавнюю знакомую, чьё горячее тело было так близко, что, казалось, мы совсем не прерывали нашего соития, чтобы перевести дух. Согнутая нога Лизы лежала на моём животе, её дыхание обжигало мою шею, её рука обнимала меня так, будто я был её собственностью, которой она больше не намерена с кем-то делиться. Я неторопливо курил сигарету, наслаждаясь здесь и сейчас, и не думая о том, что принесёт мне завтрашний день. Наслаждался изгибами восхитительного тела женщины, которые я совсем недавно исследовал губами, наслаждался маленькими электрическими разрядами, возникающими между её и моей кожей, хотя, быть может, это были искры большого чувства, что могло бы вновь раскрасить мою жизнь в тёплые цвета.
– Не вздумай в меня влюбляться, – прошептала Лиза, словно прочитав мои мысли. – Так ты нас обоих погубишь.
– Себе я хуже точно уже не сделаю, – ухмыльнулся я. – А про тебя не совсем понял.
– А ты подумал, что будет, если мы с тобой станем одним целым, а потом чья-то пуля вырвет на живую из этого целого огромный кусок? Вырвет тебя из моей жизни? – грустно сказала Лиза. – Как бы мне ни хотелось стать единственной обладательницей Майка Гомеса, ты принадлежишь воинственным духам мщения до самой своей смерти. Они не дадут тебе сбежать. И кто-то из нас станет новой их жертвой.
– Уж точно не ты, – произнёс я, нашарив в темноте пепельницу и затушив окурок. – Я ни за что не дам тебя в обиду кому бы то ни было. Погибну сам, но сделаю так, чтобы ты выжила.
– Ну и что это за любовь, с которой можно только умирать? – улыбнулась Лиза. – Хватит, Майк, ты ведь и сам прекрасно знаешь, что нас разведут свинцовые дожди. И разведут несчастными. Так может, лучше расстаться счастливыми сейчас?
– Сейчас – точно нет, – сказал я, проведя рукой по щеке женщины. – Я с тобой ещё не закончил, – наши губы соединились в жадном поцелуе, а тела – в порыве страсти. Костёр желания щедро бросал снопы искр в темнеющие небеса, словно понимал, что рассвет превратит его в холодную кучку углей, через которую мне всё-таки придётся перешагнуть…
Как часто приходится закрывать дверь, оставляя за ней согревающее теплом прошлое. Рассекать путы, привязывающие сердце к кому-то или чему-то. Это всегда больно. Но всегда необходимо. Потому что утлое судёнышко, которым я дрейфовал в океане мрака, в любой момент может пойти ко дну, и я не хочу, чтобы кто-то последовал за мной в пучину из-за привязанности ко мне. И свидетели моей смерти мне тоже не нужны.
Лиза в один миг стала короткой остановкой на шоссе, стремившем меня к розовому мареву заката, остановкой, которую мне едва ли удастся вспомнить через пару лет, если меня раньше не настигнет чья-нибудь пуля. Я вышел на улицу, где холод вновь взял в свои безжалостные руки бразды правления. Было около четырёх утра, самое время было поинтересоваться, как дела у Ирвина, однако я не спешил покидать квартал, где яркой звездой на небосводе на мгновение взошла Лиза, теперь уже не моя Лиза, да и не бывшая моей в полной мере. Я понимал её страх и в глубине души был рад тому, что не связал с ней свою жизнь, потому что жизни этой почти не осталось. Были выстрелы, были мертвецы, были кровь, похоть – и ничего более. Такое дамам не предлагают. И, согласись Лиза стать моей леди, она бы непременно охладела к мирку, чьим узником я буду до конца своих дней.
– Или оказалась бы на столе у Рихтера, – мрачно сказал я вслух, вспомнив об Элли. Никто не заслуживает такой участи. И никто не останется без наказания.
Преисполненный желания в скорейшем времени выяснить, кому понадобилась смерть Элли и Амели, я поспешил на Тайбл-сквер, где мне вновь предстояло утонуть в табачном дыме, алкогольных парах и недружелюбных взглядах бармена, пока Ирвин не соизволит явиться предо мной, подобно злобному джинну из некоторых восточных преданий. С той лишь разницей, что джинн забирает за желания душу, а Ирвин всего лишь опустошит мой кошелек еще на восемьсот кредитов.
К чести Ирвина – если у него таковая вообще имелась – мне не пришлось его долго ждать. Если измерять время в выкуренных сигаретах, то у меня ушло на ожидании не более десятой части пачки. Омерзительное лицо, вечно ухмыляющееся в те минуты, когда его не делал ещё более омерзительным животный страх, выражало некую удовлетворённость, что я мог бы объяснить успехом поисков, которые я намеревался оплатить.
– Ты пришёл с деньгами или с пистолетом? – спросил мой собеседник, не переставая ухмыляться. Я бы многое отдал за то, чтобы вытравить эту ухмылку с его лица кислотой, но судьба сделала меня безропотным рабом этого подонка.
– Смотря, с чем пришёл ты, – ответил я, закурив новую сигарету. – У нас был уговор.
– Я помню, – кивнул Ирвин. – И свою часть я выполнил. Я нашёл того, кто оплатил наёмного убийцу.
– Это Уоррен? – спросил я, оживившись.
– Терпение, мистер Гомес. Я сейчас отведу тебя к этому человеку, и вы обо всём поговорите сами. Идёт?
– Идёт! – я вскочил из-за стойки, достал из кобуры «Беретту» и передёрнул затвор. – Ты, Ирвин, хоть и скотина, но поработал отлично. Держи! – я протянул Ирвину пачку купюр. – Восемьсот, как договаривались. А теперь веди меня.
Я повернулся к двери, и это, как я впоследствии понял, было моей ошибкой. Невероятной силы удар по затылку швырнул меня во мрак забытья, и единственной мыслью, искрой промелькнувшей в этом мраке, была «Почему я не пристрелил это дерьмо?»…
Медленно, будто выбираясь из-под завала тяжёлых валунов нестерпимых мук, в мою голову возвращалось сознание. Кровавая пелена постепенно рассеивалась, являя взору жёлтые стены едва освещённой комнаты. Одинокая лампа болталась на проводе под потолком, как осуждённый болтается в петле. Я попытался пошевелиться, и попытка эта разорвала успокаивающий разум занавес неведения осознанием того, что я привязан к стулу прочной верёвкой, больно врезавшейся в запястья. Я едва не завыл от отчаяния, и, вполне вероятно, что возопил бы, подобно библейским камням, если бы в тот самый миг пленивший меня не решил показаться.
– Хромой Джек? – я не верил своим глазам. – Так это всё ты?
– Нет, Майк, это всё ты! – усмехнулся хозяин «Шарма». В свои пятьдесят он имел неплохую комплекцию, подходящую более всего боксёру-тяжеловесу, а покрытое шрамами лицо, всегда гладко выбритое, было для красивых дурочек сродни огню для мотыльков. Стоит ли говорить, что дурочек этих ждала неминуемая смерть, как только они наскучат Джеку. Столько материнских слёз омывали эти жестокие черты, столько ликов смерти воплотилось в них. Я мечтал раздробить этому ублюдку череп парой десятков пуль, но никак не мог подступиться к нему, потому как последний этаж «Шарма», где располагался офис Хромого Джека, охранялся дюжиной свирепых громил, хорошо вооружённых, так что я уподобился бы москитной сетке, сделав лишь пару шагов в сторону заветной двери. А полицию связывала по рукам дружба Джека с мэром Города Дональдом Толботом, проводившим в стенах «Шарма» значительную часть своего свободного времени. Разумеется это выглядело нелепым фарсом – все всё знали, и никто ничего не предпринимал. Прокурор и рад бы дать делу ход и добиться снятия мэра с поста, но его сестра получила грант на свои исследования в области энтомологии благодаря Толботу. А сын получил место в мэрии, несмотря на пристрастие к наркотикам. Фрэнки пытался копать под прокурора, но был в вежливой форме предупреждён о том, что если не соизволит прекратить своё занятие, Амели это совсем не понравится. А я не мог принести себя в жертву, не будучи уверенным в том, что утащу Хромого Джека за собой в могилу.
