Даниэль Труссони - Ангелология
Монахини в черно-белых одеяниях сновали взад-вперед по первому этажу, в тусклом свете ламп в металлических абажурах. Они входили в кладовки и выходили оттуда со швабрами, тряпками и бутылками моющих средств, потому что пора было приступать к вечерней уборке. Сестры повязали передники вокруг талии, засучили рукава и натянули резиновые перчатки. Они вытряхивали пыль из штор, открывали окна, чтобы выгнать плесень из сырых промозглых помещений. Женщины гордились, что самостоятельно справляются с такой большой работой, как уборка монастыря. Они мыли, натирали воском и чистили весело и энергично, создавая иллюзию, что все вместе выполняют какое-то восхитительное задание, гораздо более значимое, чем их небольшие индивидуальные задачи. На самом деле это так и было — каждый вымытый этаж, каждая начищенная стойка перил становились даром, подношением, вкладом в высшее благо.
От часовни Поклонения Эванджелина поднялась по узким ступенькам на четвертый этаж. Келья Селестины была одной из самых больших в монастыре. В угловой спальне с личной ванной комнатой имелась большая душевая кабина с откидным пластиковым стулом. Эванджелина часто спрашивала себя, освободила ли инвалидность Селестину от бремени ежедневного участия в деятельности сообщества, предоставив ей приятный отдых от обязанностей, или, наоборот, Селестина чувствует себя в монастыре, словно в тюрьме. Эванджелине казалось, что неподвижность ужасно ограничивает.
Она трижды коротко стукнула в дверь.
— Да, — отозвалась Селестина слабым голосом.
Селестина родилась во Франции и, несмотря на то что больше полувека прожила в США, говорила с акцентом.
Эванджелина вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
— Кто там?
— Это я, — негромко ответила девушка, боясь, что помешала Селестине. — Эванджелина из библиотеки.
Селестина устроилась у окна в инвалидной коляске, колени ее были укутаны вязаным одеялом. Она больше не надевала накидку, и ее коротко подстриженные волосы обрамляли лицо седым ореолом. В дальнем углу кельи исходил паром увлажнитель воздуха. В другом углу стоял электрокамин, раскаленные спирали нагрели комнату так, что в ней было жарко как в сауне. Казалось, Селестине холодно, несмотря на одеяло. Кровать была застелена связанным крючком покрывалом — их делали младшие сестры для старших. Селестина прищурилась, пытаясь рассмотреть Эванджелину.
— Вы принесли еще книг?
— Нет, — ответила Эванджелина. — Мне кажется, у вас есть что почитать.
Рядом с коляской Селестины стоял стол красного дерева со стопкой книг и лупой.
— Да-да, — согласилась Селестина, выглядывая в окно. — Здесь всегда много чтива.
— Прошу прощения, сестра, что помешала, но я надеялась, что вы поможете мне ответить на один вопрос.
Эванджелина вытащила из кармана письмо миссис Рокфеллер к матери Инносенте, развернула и положила к себе на колени.
Селестина переплела длинные белые пальцы — на одном сиял золотой перстень-печатка СФНА, — сложила руки на коленях и безучастно посмотрела на Эванджелину. Скорее всего, сестра Селестина не помнила, что ела на завтрак, не говоря уже о событиях, которые произошли много десятилетий назад.
Эванджелина откашлялась.
— Сегодня утром я работала в архиве и нашла письмо, в котором упоминается ваше имя. Я не знала, куда его поместить, и подумала, что вы сможете помочь мне понять, о чем оно, чтобы я могла положить его в надлежащее место.
— Надлежащее место? — с сомнением спросила Селестина. — Не знаю, смогу ли быть полезной. О чем говорится в письме?
Эванджелина протянула страничку сестре Селестине. Она повертела в руках тонкую бумагу.
— Лупу, — сказала она, протягивая пальцы к столу.
Эванджелина подала ей лупу и стала смотреть, как Селестина внимательно читает письмо. Лупа следовала вдоль строк, сквозь линзу бумага казалась лучом размытого света. Как только Селестина положила лупу на колени, Эванджелина сразу же поняла — монахиня узнала письмо, и оно привело ее в сильное замешательство.
— Оно очень старое, — наконец сказала Селестина, сложила письмо и прикрыла его рукой, испещренной синими венами. — Написано женщиной по имени Эбигейл Рокфеллер.
— Да, — подтвердила Эванджелина. — Я прочла подпись.
— Очень странно, что вы нашли его в архиве, — сказала она. — Я думала, они все забрали.
— Я надеялась, — отважилась Эванджелина, — что вы сможете пролить свет на его смысл.
Селестина глубоко вздохнула и уставилась куда-то вдаль. Вокруг ее глаз залегли глубокие морщины.
— Его написали еще до того, как я стала жить в Сент-Роузе. Я приехала сюда в самом начале сорок четвертого года, примерно за неделю до большого пожара. Я ослабела от поездки и ни слова не говорила по-английски.
— Может, вы все-таки знаете, почему миссис Рокфеллер прислала такое письмо матери Инносенте? — упорствовала Эванджелина.
Селестина выпрямилась в кресле и поправила одеяло на ногах.
— Миссис Рокфеллер привезла меня сюда, — начала она задумчиво, словно боялась сказать лишнее. — Думаю, мы приехали в «бентли», хотя я никогда не разбиралась в автомобилях, сделанных не во Франции. Но эта машина очень подходила Эбигейл Рокфеллер. Полная немолодая женщина в дорогой шубе и я — ее абсолютная противоположность. Я была молода и необычайно худа, в старомодном францисканском облачении — в Португалии до сих пор такое носят. Именно там я приняла постриг, еще до поездки. Я была гораздо больше похожа на сестер, собравшихся у входа, одетых в черные пальто и черные шарфы. Это был День покаяния.[14] Я хорошо это помню, потому что на лбах сестер были нарисованы черные кресты — благословение после мессы, которая проводилась в то утро.
Я никогда не забуду приветствие сестер. Его шептали монахини, когда я проходила мимо них, и голоса их были тихими и обволакивающими. Это было похоже на песню. «Добро пожаловать, — шептали сестры монастыря Сент-Роуз. — Добро пожаловать, добро пожаловать, добро пожаловать домой».
— Когда я приехала, сестры так же приветствовали меня, — сказала Эванджелина и вспомнила, что желала только одного — чтобы отец снова отвез ее домой, в Бруклин.
— Я помню, — согласилась Селестина. — Вы были совсем малышкой, когда приехали к нам.
Она помолчала, словно сравнивала прибытие Эванджелины со своим.
— Мать Инносента приветствовала нас, но я сразу поняла, что они с миссис Рокфеллер знакомы. И когда миссис Рокфеллер ответила: «Я очень рада наконец увидеться с вами», я вдруг подумала — а действительно ли сестры приветствовали меня или их слова относились к миссис Рокфеллер? Я отлично знала, как выгляжу — исхудалая, изможденная, с черными кругами вокруг глаз. Не знаю, что больше повредило моему здоровью — лишения в Европе или поездка через Атлантику.
