Габриэль Зевин - Право на рождение. Дилогия (ЛП)
Я села в кровати и проверила, есть ли на мне одежда (я помнила, что во время обработки была голой). Я обнаружила, что одета, и порадовалась этому факту. На мне был темно-синий хлопковый комбинезон — не особенно элегантный, но все-таки лучше, чем возможная альтернатива. Кожу на правой лодыжке жгло, словно после укуса муравья. Я посмотрела вниз и обнаружила, что мне сделали татуировку — крошечный штрихкод, который, по-видимому, связал мою личность с моим формирующимся досье. (Это была общепринятая практика. У папы тоже такой был.)
Прозвучала сирена, и комната превратилась в хаос. Толпа девочек устремилась к выходу. Я слезла с кровати и задумалась, стоит ли следовать за ними или нет. Тут я увидела девочку ярусом ниже меня, которая не присоединилась к всеобщему безумию, так что я спросила ее, что происходит.
Девочка покачала головой и ничего не сказала, но протянула мне блокнот (он висел на кожаном шнуре, обмотанном вокруг шеи). На первой странице было написано: «Меня зовут Мышь. Я немая. Я могу слышать тебя, но мне придется писать в ответ».
— Ой, прости, — сказала я. Я не знала, почему я извиняюсь.
Мышь пожала плечами. Девочка была маленького роста и тихой — прозвище Мышь очень ей подходило. Полагаю, она была возраста Нетти, хотя темные глаза делали ее старше.
— Куда все идут?
Она написала: «В душевую. 1 раз в день. Н
2
О на 10 секунд. Все вместе».
— А почему ты не идешь?
Мышь пожала плечами. Позже я узнала, что это был ее универсальный прием для смены темы, что оказывалось особенно полезно, когда предмет разговора был слишком сложен, чтобы описать его кратко. Она опустила блокнот и протянула мне руку, которую я пожала.
— Меня зовут Аня, — сказала я.
Мышь кивнула и снова взяла блокнот.
«Я знаю», — написала она.
— Как ты узнала?
«Новости». Она подержала блокнот и написала еще: «Наследница шайки отравила бойфренда шоколадом».
Чудесно.
— Бывшего парня, — сказала я. — Какую фотографию они используют?
«Ты в школьной форме», — написала она.
Я носила школьную форму с тех пор, как стала ходить в школу.
«Недавнюю», — добавила она.
— Кстати, я невиновна, — сказала я.
Она подняла на меня темные глаза.
«Все тут невиновны».
— А ты?
«Только не я. Я виновна».
Мы не знали друг друга достаточно долго, чтобы спросить, что же она сделала, так что я сменила тему на более насущную.
— Где тут можно поесть?
На завтрак была овсянка, на удивление съедобная, или я просто была очень голодна.
Столовая в женском исправительном учреждении была очень похожа на столовую в школе, то есть существовала иерархия, кто где сидел, и более влиятельные клики или шайки занимали лучшие столы. Похоже, Мышь не принадлежала ни к одной из них, так что мы с ней ели в одиночестве за столом, который, похоже, считался самым плохим — в задней части столовой, дальше всех от окон и ближе всех к мусорным бакам.
— Ты тут ешь каждый день? — спросила я.
Мышь пожала плечами.
Она была немой, но в остальном казалась нормальной. Я задалась вопросом, почему она сидела одна: было ли это ее сознательным выбором, или другие подвергли ее изоляции из-за немоты, или просто она была в «Свободе» новичком, как и я.
— Сколько ты уже тут?
Она отложила ложку и написала: «198 отбыла. Осталось 802».
— Срок в тысячу дней. Это долго, — сказала я. Отменно идиотский комментарий. Один взгляд в глаза Мыши — и вы увидите, как долго может длиться тысяча дней.
Я собиралась извиниться, что сморозила такую глупость, когда оранжевый пластмассовый поднос ударил Мышь сзади по затылку, забрызгав ее волосы и лицо овсянкой.
— Следи за собой, Мышь, — сказала девушка, держащая поднос. Саркастический голос принадлежал высокой, поразительной (в обоих смыслах слова) девушке с длинными прямыми темными волосами. Ее сопровождали тучная блондинка и невысокая, но крепкая девушка, чья бритая голова была целиком покрыта татуировками. Татуировки были в виде переплетенных слов, складывающихся в завораживающий узор.
— На что пялишься? — спросила Бритая Голова.
«На твои классные татуировки», — хотелось мне сказать, но я промолчала.
(Между прочим: неужели вы считаете, что можно нанести на череп татуировки в виде слов и никто не попытается их прочесть?)
— Что с тобой, маленькая мышка? Кошка съела твой язык? — спросила та, что держала поднос.
Блондинка ответила:
— Она не может тебя слышать, Ринко. Она типа глухая.
— Нет, она не может только говорить. В этом разница, Кловер. Не будь невеждой, — сказала Ринко. Она наклонилась над ухом Мыши: — Она слышит все-все, что мы говорим. Ты можешь говорить, если хочешь, не так ли?
Мышь, конечно, промолчала.
— Ну, я хотела посмотреть, не обдурю ли я тебя, — продолжала Ринко. — С твоим проклятым языком все в порядке. Но ты просто сидишь сзади, не так ли? Смотришь на нас всех свысока, думаешь, что ты лучше всех, когда на самом деле ты никто?
— Убийца ребенка, — прошипела татуированная.
— Неужто ты не хочешь написать мне любовную записочку? — сказала Ринко, потянув на себя блокнот, который висел на шее у Мыши.
— Эй! — вскрикнула я. Компания в первый раз посмотрела на меня. Я переключилась на более юмористический тон и сказала: — Как она может написать тебе письмо, если ты держишь ее записную книжку?
— Посмотрите-ка, у Мыши завелась новая симпатичная подружка, — сказала Ринко. Она изучила мое лицо. — Эй, я тебя знаю. Тебе стоит сесть с нами.
— Мне и тут хорошо, спасибо.
Ринко покачала головой.
— Послушай, ты не знаешь, как тут все устроено, так что я притворюсь, что ничего не слышала. Мышь не твой друг, а тебе тут понадобятся друзья.
— Я рискну, — сказала я.
Блондинка, Кловер, устремилась ко мне. Ринко повела рукой, и та повиновалась.
— Оставьте ее, — потребовала Ринко. — Ты и я — мы будем хорошими друзьями. Ты просто этого еще не знаешь.
После того как Ринко и ее компания вышли за пределы слышимости, Мышь написала мне: «Не будь дурой. Ты мне ничего не должна».
— Верно, — сказала я. — Но я не люблю наезды.
Мышь кивнула.
— Знаешь ли, хоть ты и маленькая, ты все же должна пытаться защищать себя. Такие люди питаются теми, кого считают слабаками.
Ее взгляд показал мне, что я не сказала ей ничего нового.
— Почему же ты это терпишь?
Она пару секунд обдумывала мой вопрос, потом написала: «Потому что я это заслужила».
В течение рабочей недели в «Свободе» были занятия, а в субботу был день посещений. Ко мне пришло несколько человек, но правило гласило, что за раз можно было пообщаться только с одним посетителем.
Первым был Саймон Грин. Я спросила его, как мистер Киплинг, на что он ответил: «Стабильно». Он был все еще подключен к аппарату искусственного дыхания и недоступен для консультации. «К сожалению», — добавил Грин.
