Кир Булычев - Таких не убивают
Лидочка пожала плечами.
Она этого не знала.
— У нее однокомнатная квартира. Хороший дом, между сталинским и хрущевским, еще кирпичный, и кухня восемь метров, но одна комната… Прости, куда-то язык мой меня увел…
Соня высморкалась и допила кофе.
— Еще сделаешь? А то у моего организма странная особенность — как только случается несчастье, мне сразу хочется спать. Представляешь!
За второй чашкой Соня снова рассказала, как она вошла в комнату и увидела Алену на диване, рука свесилась… Она, видно, хотела набрать номер, но не успела — и умерла.
— Умерла… я никогда не привыкну к этому слову.
Лидочка молчала — Соне лучше было выплакаться.
Неожиданно Соня переменила тему:
— А как он смел так со мной разговаривать? Представляешь — они приехали, я чуть живая, вот-вот в обморок грохнусь. А он со мной разговаривает, будто я Алену зарезала. Ты понимаешь?
Лидочка поняла, что, вернее всего, эти обвинения направлены в адрес ее милицейского приятеля Шустова.
— У него такая работа — подозревать, — сказала Лидочка. — В принципе, они обыкновенные люди.
— Послушала бы тебя Татьяна, — усмехнулась Сонечка, — для нее любой мент или гэбист — преступники. А для них — мы преступники. У нас полдержавы сегодня преступники, а полдержавы — завтра. Чудо из чудес! Впрочем, этот лейтенант мог бы сначала поговорить, а потом допрашивать.
— Он тебя там допрашивал?
— Фактически допрашивал. Словно он инквизитор, а я — Джордано Бруно или Галилей. Отвратительное чувство.
— Так о чем он спрашивал?
— Сначала накинулся на меня, почему я ее трогала? Ну я ему постаралась объяснить, что я была в истерике, что я сначала вызвала «Скорую», а потом мне показалось, что Аленка еще оживет, — ну как ему объяснить, что я не очень соображала? Мне все казалось, что она еще оживет, что она в шоке! Я ее попыталась раздеть, потом одеялом накрыла, чтобы ей теплее было. Ну неужели это не понятно?
— По инструкции, наверно, нельзя мертвых трогать, — сказала Лидочка.
— Какая, к черту, инструкция, когда передо мной моя лучшая подруга и я не могу поверить, что ее нет! Я же ее звала, я ей искусственное дыхание хотела сделать — ты скажешь, что я дура? Я не дура — у меня нет ближе человека, это все равно что половина меня самой умерла.
Лидочка понимала Соню — и ее ужас в полутемной квартире, и дикую нелепую надежду на чудо, и одиночество, и даже страх перед тем, что еще вчера было близким ей человеком.
— А когда она умерла? — спросила Лидочка.
— Ой, они при мне не говорили. Там приехал еще один, осматривал — я их не знаю. Я ушла, как разрешили, а они — не задерживали. Сказали, потом вызовут. Я знаешь что думаю — я думаю, что она долго не спала и переживала. И наконец решилась. Решилась — ночью. Ночью всегда делаются самые темные дела, правда? Мы с тобой спали, а она глотала эти чертовы таблетки и запивала их — меня бы сразу вырвало, мой организм бы сопротивлялся. А она, наверное, хотела умереть…
Соня допила кофе, отставила чашку и вдруг зарыдала. Сквозь рыдания прорывались слова:
— Ну как же так… ну зачем я уехала? Если бы я рядом была, она бы осталась жить… я убью его!
Лидочка не хотела спрашивать, кто этот негодяй, которого Соня считает виновником смерти подруги. Будет время — расскажет.
— Надо Татьяне Иосифовне сообщить, — сказала Лидочка. — Туда надо позвонить?.. Съездить?
— Зачем ездить? — удивилась Соня. — Там есть сторожка — как бы комендантский пункт. В ней телефон. Оттуда она в Москву звонит. А если не ответит, то в Дом творчества можно позвонить. Там тоже телефон есть. Только давай не сразу позвоним. По большому счету, Татьяне до лампочки — есть Аленка или нет. Я знаю. А мне сейчас говорить об этом — нет сил.
— Соня, тебе надо немного отдохнуть, — сказала Лидочка. — Может, ты поспишь у меня?
— А можно? — спросила Соня.
На нее смотреть было страшно. Не помогли ни коньяк, ни кофе.
— Я тебе постелю на диване. И ты поспишь.
— Ой, спасибо, Лидочка! Ты настоящий человек, с большой буквы.
Сонечка с облегчением налила себе еще рюмку коньяка и выпила.
— Теперь мы, так сказать, не за рулем, — сообщила она. — Имеем право на заслуженный отдых.
Она как будто вылила все слезы и отдала все эмоции, а теперь была пуста, словно шкура, сброшенная змеей, и мысль о сне казалась ей самой сладкой мыслью на свете.
Соня покорно и молча стояла у книжных стеллажей, ожидая, пока Лидочка постелит ей на диване, потом ушла в ванную.
— Я тебе этого никогда не забуду, — сообщила она Лидочке на прощание и тут же заснула — через минуту уже похрапывала. Она спряталась во сне от всех тяжких мыслей.
Через пять минут, Лидочка как раз мыла чашки и рюмки, позвонил Шустов.
— Извините за беспокойство, — сказал он. — Вы меня узнаете?
— Теперь я узнаю вас даже среди ночи по двум словам.
— По каким словам? — не понял сыщик.
— По любым словам, — ответила Лидочка.
— Понятно. Какие-нибудь инциденты были?
— Вы имеете в виду покушения на меня или инциденты вообще?
Шустов не стал уточнять.
— А как комендант? — спросил он.
— Вы его пугнули?
— Я никогда никого не пугаю.
— Но вы сказали ему, что вам известно, что только он знает про номер машины.
— Может быть, — сказал Шустов, словно судьба Лидочки его уже не так волновала. — Но если у вас есть три минуты, то расскажите, что за история с вашим звонком Елене Флотской?
— Какая история?
— Вы давно знаете ее?
— Я ее вообще не знаю.
— Мне что, зайти к вам и взять у вас показания?
— Андрей Львович, мы с вами уже неплохо знакомы, — сказала Лидочка. — Вы же знаете, что я не отношусь к преступным личностям.
— Это мало о ком можно сказать с уверенностью, — ответил Шустов, и Лидочка не знала, шутит он на этот раз или нет.
— Но мне кажется, что я к этой категории не отношусь, — упрямо повторила Лидочка.
— Вам лучше знать.
— Если у вас есть лишнее время, то приходите, снимите с меня показания. Но я думаю, что на этом этапе вам лучше заняться другими делами.
— Почему?
— Потому что мне достаточно двух минут, чтобы рассказать вам всю правду и только правду.
— Хорошо. Говорите, а потом я решу, что с вами делать.
— Вас смущает, что я прохожу сразу по двум делам?
— Это только у меня, — пояснил Шустов. — А сколько еще следователей и сыщиков вами занимаются?
