Джаспер Ффорде - Беги, Четверг, беги, или Жесткий переплет
Но нынче утром на холме собрались не только желающие потрогать мамонта, торговцы сувенирами, друиды и противники «права неандертальцев на охоту». Нас ждал темно-синий автомобиль, а когда тебя ждут там, куда ты не планировал пойти, ты берешь это на заметку. У машины стояли трое в темно-синих костюмах, с синими эмалевыми жетонами «Голиафа» на лацканах. Я узнала только одного из них — Дэррмо-Какера. При нашем приближении все трое быстро спрятали мороженое.
— Мистер Дэррмо-Какер, — сказала я, — какой сюрприз! Вы знакомы с моим мужем?
Дэррмо-Какер протянул было руку, но Лондэн ее не пожал. Голиафовец на миг скривился, затем изобразил мечтательную улыбку.
— Видел вас по телевизору, мисс Нонетот. Должен сказать, ваш рассказ о дронтах просто потрясает!
— В другой раз я постараюсь расширить круг тем для разговоров, — невозмутимо ответила я. — Даже попытаюсь рассказать кое-что о том, как «Голиаф» злодейски душит нацию.
Мистер Дэррмо-Какер печально покачал головой.
— Очень неразумно, Нонетот. Очень неразумно. Вы странным образом не желаете понимать, что «Голиаф» — это все, что вам надо. Все, что вообще может вам понадобиться. Мы производим все, от колыбели до гроба, в наших шести тысячах филиалов работают более восьми миллионов людей. От люльки до гробовой доски.
— А сколько вы рассчитываете получить, ублажая нас от рождения до смерти?
— Человеческое счастье бесценно, Нонетот. Политическая и экономическая нестабильность — самая сильная форма стресса. Вам будет приятно узнать, что голиафовский индекс радости сегодня утром достиг наивысшего за четыре года значения — девять и три десятых пункта.
— Из сотни? — съязвил Лондэн.
— Из десяти, мистер Парк-Лейн, — раздраженно ответил голиафовец. — Население под нашим управлением выросло сверх всяких ожиданий.
— Рост ради роста — это философия раковой клетки, мистер Дэррмо-Какер.
Тот помрачнел и несколько мгновений пялился на нас, явно соображая, как лучше ответить.
— Итак, — вежливо сказала я, — вы приехали посмотреть на мамонтов?
— «Голиаф» не смотрит на мамонтов, Нонетот. Это не приносит выгоды. Вы знакомы с моими помощниками мистером Хренсом и мистером Редькинсом?
Я посмотрела на двух его гориллоподобных подручных. Они были безукоризненно одеты, щеголяли безупречно подстриженными эспаньолками и взирали на меня сквозь черные очки.
— Кто есть кто? — спросила я.
— Я Хренс, — сказал Хренс.
— Я Редькинс, — сказал Редькинс.
— Когда он спросит про Джека Дэррмо? — громким шепотом поинтересовался Лондэн.
— Очень скоро, — ответила я.
Дэррмо-Какер снова печально покачал головой. Он взял из рук мистера Редькинса портфель, внутри которого в тщательно подогнанной пенопластовой упаковке лежала книга «Стихотворения Эдгара Аллана По».
— Вы заточили Джека в «Вороне». А «Голиаф» требует, чтобы он предстал перед дисциплинарным советом по обвинению в присвоении чужого имущества, нарушении договоров корпорации, нецелевом использовании свободных средств, пропаже канцелярских товаров и преступлениях против человечества.
— Неужели? — спросила я. — Так почему бы просто не оставить его там?
Дэррмо-Какер вздохнул и посмотрел на меня.
— Послушайте, Нонетот. Нам нужен Джек, и, поверьте мне, мы его добудем.
— Только не с моей помощью.
Дэррмо-Какер секунду молча смотрел на меня.
— «Голиаф» не привык к отказам. Мы просили вашего дядю построить другой Прозопортал. Он велел нам зайти через месяц. Как мы понимаем, вчера вечером он отбыл в отпуск. Куда?
— Понятия не имею.
Похоже, Майкрофт ушел на пенсию не по собственной воле, а в силу необходимости. Я улыбнулась своим мыслям. «Голиафу» натянули нос, и ему это не понравилось.
— Без Портала, — сказала я, — возможностей попасть в книгу у меня не больше, чем у мистера Редькинса.
Услышав свое имя, Редькинс переступил с ноги на ногу.
— Врете, — парировал Дэррмо-Какер. — Вы только притворяетесь, что вам это не по силам. Вы одолели Аида, Джека Дэррмо и корпорацию «Голиаф». Мы вами восхищаемся. «Голиаф» в данных обстоятельствах более чем честен, и нам очень бы не хотелось, чтобы вы стали жертвой корпоративной нетерпимости.
— Корпоративной нетерпимости? — повторила я, глядя Дэррмо-Какеру прямо в глаза. — Это угроза?
— Ваше упрямое поведение может разбудить мою мстительность, а вам это не понравится, поверьте.
— Мне вы не нравитесь, даже когда она спит.
Дэррмо-Какер захлопнул портфель. Левый глаз у него задергался, кровь отлила от лица. Он посмотрел на нас обоих и хотел что-то сказать, но сдержался и умудрился даже выдавить полуулыбку, а потом забрался в машину вместе с Хренсом и Редькинсом и уехал.
Лондэн все еще подхихикивал, когда мы расстелили покрывало и плед на изрядно объеденной траве прямо над Белой лошадью. Под нами, на дне оврага, спокойно паслось стадо мамонтов, а на горизонте виднелись несколько дирижаблей, подлетающих к Оксфорду. День выдался солнечный, а дирижабли в плохую погоду не летают, вот они и пользовались хорошим деньком на полную катушку.
— А ты ведь не очень-то боишься «Голиафа», дорогая? — спросил он.
Я пожала плечами.
— «Голиаф» — это сборище трусов, Лонд. Они только на понт берут. А встретят сопротивление — и быстренько на попятный. Все эти большие машины и громилы предназначены для устрашения пугливых. Но мне интересно, откуда они узнали, где мы окажемся?
Лондэн пожал плечами.
— С сыром или с ветчиной?
— Что? (— Четверг, бога ради, что вы натворили?!)
— Я спросил: с сыром или с ветчиной?
— Я не тебе.
Лондэн огляделся по сторонам. На сотню ярдов вокруг никого, кроме нас, не было.
— Тогда кому?
— Ньюхену.
— Кому?
— Ньюхен! — заорала я. — Это вы? (— Я же велел вам ни с кем не разговаривать о вашем деле!)
— Я и не говорила! (— Как я могу вам помочь, если вы все растрепали представителю обвинения?)
— Обвинения? Кому? (— Да Хопкинсу же, дура! Вы наговорили ему с бочку арестантов на пороге собственного дома! Теперь нам точно придется туго. Ради бога, ни с кем ни о чем не говорите! Вы что, хотите очередную тысячу прочтений просидеть в «Замке Сомнений»[12] или еще где?)
— Четверг, — с тревогой посмотрел на меня Лондэн, — что за чертовщина такая?
— Я разговариваю со своим адвокатом.
— Что ты натворила?
— Сама толком не знаю.
Лондэн воздел руки к небу, и я снова позвала Ньюхена.
— Да скажите же, в конце концов, в чем меня обвиняют? (— Нет времени. Мы с вами все обговорим перед тем, как идти в суд. Запомните: ни с кем не разговаривать об этом деле! Кстати, вы ничего не выяснили о красотке Торпеддер?)
