Паучий дар - Хардинг Фрэнсис

– Скорее всего, – ответил Келлен, едва двигая губами.

А Твенс уже направлялся к ним, участливо улыбаясь.

– Жаль слышать, что вы так скоро нас покидаете, – заявил он, похлопывая Келлена по плечу.

– Да? А мне ничуть не жаль! – злобно огрызнулся Келлен и даже не потрудился сбавить тон. – Чем быстрее я выберусь из этого болота, тем лучше.

– Ужасно, что ваши наниматели отправили вас по такому холодному следу, – сочувственно кивнул Твенс.

– Да уж, – проворчал Келлен. – Тридцать лет прошло, я тут явно не узнаю ничего нового. А ведь я не могу расплести проклятие, пока не выясню, почему его наложили.

Разговоры вокруг моментально стихли, и жители деревни изумленно вытаращились на Келлена.

– Расплести? – Голос Твенса слегка дрожал. – То есть снять? Ты умеешь снимать проклятия?

Я думал, все об этом знают! Келлен покосился на Неттл, которая была удивлена не меньше него. О, точно. Мы же никому не сказали.

– Ну что ж! – выдавил из себя Твенс после напряженной паузы. – Поди ж ты! – И пошел прочь, время от времени бросая на Келлена взгляды через плечо.

Когда Твенс вернулся к сыновьям, у них тут же завязался тихий, но крайне оживленный разговор.

– Почему у меня такое чувство, будто я сделал только хуже? – шепотом спросил Келлен у Неттл.

Температура на поляне словно опустилась на несколько градусов. Келлен посмотрел по сторонам – улыбок явно стало меньше.

– Давай-ка вернемся, – пробормотала Неттл.

– Мы еще не нашли булочки с маком! – запротестовал Келлен, но Неттл уже тянула его за рукав.

– Да, и это очень странно. Секунду. – Она чуть склонила голову к покрытому перьями боку Янника, лицо ее снова заострилось и приобрело знакомое отстраненное выражение, какое бывало во время разговоров с чайкой. – Я спросила Янника насчет булочки, и он сказал, что она была совсем свежей. Ее явно испекли сегодня.

Так и есть, подумал Келлен. Кусок, который он поднял с земли, был мягким, с хрустящей корочкой.

– Вот почему мы не нашли ни одной маковой булочки. – Келлен догадался, к чему она клонит. – Их испекли гораздо раньше, до того, как все проснулись.

Неттл кивнула.

– Я тут подумала, – сказала она. – Мне еще вчера утром кое-что показалось странным, но я никак не могла сообразить, что именно.

– И? – спросил Келлен.

– Когда мы пришли поговорить с Клевер, она только закончила собирать древесный сок, и никого это не удивило. Но это значит, что она встала рано. Очень рано. – Неттл выразительно посмотрела на Келлена. – По меньшей мере за час до рассвета.

– О… – Келлен уловил суть. Вопросы, до сих пор остававшиеся без ответов, постепенно обретали конкретные очертания в его голове, как расплывчатые пятна на холсте, которые, если отойти подальше, вдруг складываются в картину.

– Это Мелководье, – веско произнесла Неттл. – Здесь только праздник или очень срочное дело может выманить людей из дома после наступления темноты. И мало кто покидает пределы деревни до того, как взойдет солнце. Но Клевер явно ходит в лес каждое утро.

Келлен с Неттл прождали у хижины Клевер минут пятнадцать, прежде чем увидели ее – в одежде, покрытой пятнами от лишайника, и ботинках, перепачканных в грязи. Заметив их, Клевер прибавила шаг.

– Вы уезжаете? – спросила она, забыв поздороваться и сморщив лоб от огорчения. Потом Клевер обратила внимание на синяки на лице у Келлена, и выражение ее лица изменилось. – Что случилось?

– У вас тут определенно не любят чужаков, – ответил Келлен.

– А ты правда умеешь снимать проклятия? – выпалила Клевер. – Пожалуйста, ты не можешь так просто уехать!

В ее глазах было столько надежды и отчаяния, что Келлен решил попытать удачу.

– Мы можем где-нибудь поговорить наедине? – Его не покидало неприятное ощущение, что за ними по-прежнему наблюдают.

Клевер замялась, не зная, что ответить.

– Разве что в хижине моей матери, – наконец предложила она с неохотой. – Туда никто не ходит. Даже я, если честно, туда не заглядываю.

Покосившийся домик Белтеи блестел от утренней росы. Там, где Келлен оборвал паутину в свой прошлый визит, уже протянулись свежие нити.

– Какой тут беспорядок, – вздохнула Клевер, окидывая хижину взглядом. – Раньше я выращивала здесь овощи и сажала бобы, чтобы они оплетали сваи. Красила крышу, а вон на том камне ощипывала цыплят. – Она с тихим ужасом смотрела на следы своей прошлой жизни.

Келлен почувствовал, как у него закололо в затылке. Он обернулся, но вокруг по-прежнему никого не было видно.

– Давайте зайдем внутрь, – резко сказал он.

Клевер уставилась на него с неподдельным удивлением.

– Я уже заходил туда, – отмахнулся Келлен. – И не я один, кстати. До меня там точно кто-то был. Так что пойдемте.

С каждым шагом чутье Келлена все громче шипело об опасности, но это шипение только сильнее его подзуживало.

– Тук-тук, Младшие братья, – прошептал он и зашел внутрь, стараясь не потревожить свежесплетенную паутину.

Клевер последовала за ним, ее глаза испуганно поблескивали в сумраке хижины, а ботинки скользили по наклонному полу. Неттл тихо шмыгнула за ней.

– Ты не можешь так просто уехать, – повторила Клевер. – Моя мать уже тридцать лет носит на себе проклятие! Если ты ей не поможешь, она до скончания веков будет бродить по этим болотам!

– Еще как могу. – Келлен прислонился спиной к грязной стене, чувствуя, как вокруг снуют крошечные создания. – Вчера кто-то из местных избил меня, ткнул мне серпом в лицо и сказал, чтобы я перестал совать нос в чужие дела. И все от нас что-то скрывают, даже ты. Причем ты скрывала с самого начала. – Деревья снаружи закачались на утреннем ветру, и хижину, как ножами, пронзило солнечными бликами.

Клевер ничего не ответила, только продолжала на него смотреть. Она вдруг напомнила Келлену олененка, замершего в надежде, что хищник пройдет мимо. Повинуясь внезапному порыву, он наклонился и поднял туфли Белтеи – те, что с медными колокольчиками.

– Не… – начала было Клевер, но оборвала себя на полуслове, глядя на туфли.

– Твоя мама ведь в них танцевала? – Келлен поболтал ими в воздухе. Потускневшие колокольчики качнулись, но не зазвенели, а глухо задребезжали.

– Да, – ответила Клевер так тихо, что Келлен едва ее расслышал.

Неттл уже прожигала его своим характерным взглядом, вопрошавшим: «Что ты задумал?» – но он и сам пока не знал. Келлен следовал инстинктам, и разум его был светел и легок, как летний ветерок. Он снова затанцевал старыми туфельками в воздухе, и колокольчики хрипло запели мелодию джиги, которая давно уже смолкла.

– Почему только платья? Почему не обувь? – вдруг спросил Келлен.

– Что? – моргнула Клевер, словно сбросив оцепенение.

– Почему ты забрала платья, но оставила обувь? Это ведь ты сделала? Я заметил грязные следы на полу, и они очень похожи на следы твоих башмаков.

Клевер бросила взгляд через плечо, но Неттл загораживала дверной проем.

– Кто-нибудь в деревне знает, что ты носишь еду Бледной Мальве? – продолжал Келлен, наблюдая, как меняется выражение ее лица. – Вряд ли. Ты выходишь до рассвета, потому что надеешься ее встретить? И как, ты хоть раз видела свою мать?

Клевер испытующе посмотрела на него, а потом ее плечи едва заметно поникли.

– Иногда она приходит, чтобы поесть, – тихо проговорила она. – Целый год я ждала, что она решится сама ко мне подойти. Принесла ей чистые платья, но… она не стала их надевать. Соглашается носить только проклятое зеленое. А туфли ей без надобности: на ногах у нее выросли когти, и она не позволит мне их подстричь.

Услышав признание Клевер, Келлен должен был испытать облегчение, но джига продолжала звучать у него в голове. «Ты что-то упускаешь, – дробно выстукивали каблуки. – Еще один шаг, еще одна опасность. Еще один омут, скрытый зеленой пеленой». Он буквально слышал, как кто-то нашептывает ему в уши эти слова.