Джаспер Ффорде - Апокалипсис Нонетот, или Первый среди сиквелов
— Вот тебе и случай проверить свою агрессивность, — прошептала я на ухо Четверг-5.— От этих парней всего можно ждать, так что ты должна быть твердой.
— Твердой?
— Твердой.
Она набрала побольше воздуха, ожесточилась и, многозначительно печатая шаг, направилась к сторожке.
— Нонетот и Нонетот, — объявила она, протягивая сидевшему в деревянной кабинке у ворот сторожу наши удостоверения. — И если вы причините нам какую-либо неприятность, то… не обрадуетесь. А потом вы не обрадуетесь, потому что мы умеем делать нерадостные вещи… людям… иногда.
— Простите? — переспросил сторож, который обладал большими белыми усами и, похоже, был туговат на ухо.
— Я сказала… э… как поживаете?
— Ой, у нас все хорошо, спасибо, барышня, — дружелюбно ответил сторож.
Четверг-5 повернулась ко мне и показала два оттопыренных вверх больших пальца. Я улыбнулась. На самом деле она мне очень нравилась, но, прежде чем ее можно будет счесть годной для беллетриции, предстояло проделать еще огромную работу. В настоящий момент я планировала написать ей в характеристике: «Признана годной при условии переподготовки» — и отправить ее обратно в курсантскую школу.
Пока сторож таращился то на наши удостоверения, то на нас, я огляделась. Над ангарами виднелись высокие трубы, изрыгавшие облака дыма, а вдалеке слышался звон молотов и рокот механизмов.
— Которая из вас Четверг Нонетот? — спросил сторож, разглядывая почти одинаковые удостоверения.
— Обе, — ответила Четверг-5.— Я Четверг-пять, а она потусторонница.
— Потусторонница? — переспросил сторож с большим интересом.
Я сердито зыркнула на Четверг-5, ибо предпочитала не афишировать свое потустороннее происхождение.
— Эй, Берт! — крикнул сторож напарнику, пребывавшему в состоянии перманентного чаепития. — У нас тут потусторонница!
— Нет! — отозвался тот, вставая со стула, чье сиденье было отполировано до яркого блеска. — Убирайтесь!
— Какая честь! — воскликнул первый сторож. — Человек из реального мира! — Он задумался на секунду. — Скажите, если в очень жаркий день идет дождь, овцы дают усадку?
— Это вопрос безопасности?
— Нет-нет, — быстро стушевался он, — просто мы с Бертом недавно спорили об этом.
В этом не было ничего странного. Литературные персонажи имеют крайне однобокое представление о реальном мире. Экстремальные проявления человеческого опыта для них обычное дело, поскольку именно подобные вопросы, как правило, попадают в книги, зато обыденные детали реального мира остаются туманными и загадочными. Спросите жителя Книгомирья о смертельных болезнях, утратах, траекториях пули, черном юморе и загадочных родственниках, и он окажется специалистом почище вас или меня. Но поинтересуйтесь у него насчет кисточки для рисования, и остаток недели бедняга проведет в попытках уразуметь, как краска удерживается на щетине, пока та не коснется другой поверхности.
— Это шерстяная ткань садится, — объяснила я, — и для этого должно быть ну очень жарко.
— Я же говорил! — победоносно воскликнул Берт.
— Спасибо, — сказала я, забирая у сторожа пропуска и расписываясь в журнале посещений.
Он пропустил нас обеих на территорию станции, и тут же из ниоткуда вынырнул ярко-желтый джип с молодым человеком в синем комбинезоне и кепке с логотипом СКТО.
— Вы можете отвезти нас к Изамбарду Кингдому Бунюэлю? — спросила я, пока мы забирались на заднее сиденье.
— Да, — ответил водитель, не шелохнувшись.
— Тогда не соизволите ли?
— Полагаю.
Джип тронулся с места. Как уже говорилось, ангары были гигантских пропорций. В отличие от реального мира, где масштаб оборудования определяется практическими сложностями гражданского строительства, здесь это вообще не принималось в расчет. И правда, размер цеха мог увеличиваться и уменьшаться по необходимости, примерно как ковровая сумка Мэри Поппинс, что и неудивительно, так как проектировал их один и тот же человек. Мы некоторое время ехали молча.
— Что сейчас в Первом ангаре? — спросила я у водителя.
— «Волхв».
— До сих пор?
Даже капитальнейший ремонт никогда не занимал больше недели, а лабиринтоподобный шедевр Джона Фаулза торчал здесь уже почти месяц.
— Это требует больше времени, чем мы думали: поснимали все сюжетные элементы для чистки, а теперь никто не помнит, в каком порядке их складывать обратно.
— По-моему, разницы никакой, — пробормотала я, когда мы затормозили у Восьмого ангара.
Водитель ничего не сказал, дождался, пока мы выберемся из машины, и без единого слова укатил.
Бессмысленно говорить, как просторно было внутри ангара, поскольку и в Великой библиотеке, и в Главном текстораспределительном управлении, и в Совете жанров тоже было просторно, а повторяющиеся описания все более гиперболического характера невыносимы. Достаточно сказать, что на полу ангара хватило места не только для Пемберли, загородного дома Дарси, но и для Розингса, Незерфильда и Лонгборна.
Их все вынули из книги при помощи мощных мостовых кранов, дабы обследовать пустой корпус романа на предмет усталостных трещин, перед тем как протравить от гнездящихся в нем граммазитов и заново покрасить. В то же время армия техников, штукатуров, маляров, плотников и так далее завладела домами, лужайками, реквизитом, мебелью и костюмами, забрав все это для проверки и ремонта.
— Если это «Гордость и предубеждение», — сказала Четверг-5, когда мы направлялись к Беннетам в Лонгборн, — то что тогда читают люди По Ту Сторону?
Дом сиротливо покоился на деревянных блоках, уложенных на полу ангара, лишенный окружающих ландшафтов: судя по довольному жужжанию садовников, их куда-то волокли.
— Мы перенаправляем чтение на второстепенное издание через запасной вымыслопередатчик, и люди его читают, — ответила я, приветственно кивая разнообразным техникам, старательно исправлявшим повреждения, причиненные последним миллионом прочтений. — Та книга не сравнится с этой, но разницу могут заметить только горячие поклонники Остин и ученые. Они ощутят некоторую блеклость и недостаток живости, но не смогут внятно объяснить, в чем дело, и спишут все на усталость — ведь неделю спустя они вновь убедятся в великолепии романа.
Через парадную дверь мы вошли в Лонгборн, где аналогичная ремонтная бригада трудилась над интерьером. Они только-только начали, и степень износа бросалась в глаза. Краски потускнели и утратили сочность, обои свисали со стен длинными полосами, мраморный камин покрылся пятнами и потемнел от дыма. Все, на что ни падал взгляд, казалось усталым и замученным.
