Марк Ходдер - Таинственная история заводного человека
«Или к окончательному выходу за границы», — хотел он добавить. Узы упали с его лодыжек и запястий. Все пять фей взвились в воздух, приземлились на четвереньки, побежали по песку, как ящерицы, а потом стали зарываться внутрь и вскоре исчезли из виду. Бёртон поднял руки и растер запястья. На дюне перед ним появилась Изабель Арунделл, одетая в развевающееся белое платье и излучающая веселье. Она посмотрела на него сверху вниз, открыла рот и…
Он сел. Сквозь занавески в спальню струился свет. Было позднее утро среды. Он протянул руку и дернул веревку звонка рядом с кроватью. Мгновение спустя дверь открылась и вошел слуга.
— Пожалуйста, как обычно, Нельсон.
Заводной человек отдал честь и исчез.
Только эквивалентность может привести к разрушению.
Совершенно бессмысленная чепуха! Как и всё остальное. Очевидно, слова графини Сабины перемешались со вчерашним исследованием и населили его воображение маленьким народом и абракадаброй о циклах времени.
Малые — не те, кем кажутся.
Королевский агент обдумывал свой сон до тех пор, пока слуга не принес ему таз с горячей водой и поднос с завтраком. Бёртон встал с кровати, вынул из буфета маленькую бутылку, накапал ровно пять капель в стакан с водой и выпил его залпом. Доктор Штайнхауэзер потребовал от него во время приступов не пить ничего, кроме хинина, но втайне Бёртон принимал микстуру Зальцмана, которой Штайнхауэзер не доверял, ибо фармацевт упорно скрывал ингредиенты популярного лекарства. Врач подозревал, что в состав этой настойки входит кокаин.
Бёртон быстро побрился и вымылся в тазу. По телу потекла теплая энергия: настойка начала действовать, наполнив артерии медом и светом. Тем не менее он всё еще чувствовал слабость, а потому решил провести остаток этой среды, завернувшись в джуббу, и изгнать последние следы малярии сильным табаком, а может быть, стопкой-другой бренди.
Завершив туалет и заведя механического слугу, Бёртон вернулся в кабинет, закурил манильскую чируту и начал листать утренние газеты. Множество страниц было посвящено делу Тичборна, и Бёртон сообразил, что еще слишком мало знает о нем. Пришло время, решил он, отработать свое жалованье.
Немного позже, когда миссис Энджелл принесла кофе, он попросил ее написать следующую записку:
«Мистеру Генри Арунделлу.
Дорогой сэр! Хотя, к моему великому сожалению, отношения меж нами продолжают оставаться натянутыми, я надеюсь несколько поправить их, предложив Вам свои услуги в деле Тичборна. Премьер-министр велел мне заняться им, и я был бы очень рад получить совет того, кто намного лучше меня знает эту семью. Любезно прошу Вас отужинать со мной в отеле „Венеция“ в семь часов вечера.
Всегда искренне Ваш,
Ричард Бёртон».— Пошлите это с бегунком, пожалуйста. Мистер Арунделл сейчас находится в семейном доме на Оксфорд-сквер, тридцать два.
— Прекрасное место для тех, кто может себе это позволить, — высказала свое мнение пожилая дама. — Могу ли я спросить: были какие-нибудь известия от мисс Изабель?
— Насколько я слышал, ее родители получили два письма. Похоже, моя бывшая невеста связалась с Джейн Дигби, королевой преступного мира в Дамаске. Полагаю, они организовали банду и теперь грабят караваны по всей Аравии.
— Боже милостивый, — воскликнула миссис Энджелл, — кто бы мог подумать!
— Арунделлы всё еще считают, что именно разрыв нашей помолвки заставил ее сбежать в Дамаск. Думаю, что получу от ее отца холодный ответ.
Домоправительница вышла из комнаты, спустилась по лестнице, сняла с крюка свисток и трижды подула в него. Через несколько мгновений перед дверью возник бегунок. Он жалобно скулил и крутился вокруг крыльца, пока она не достала из-под стола в холле жестяную коробку. Вынув из нее кусок ростбифа, она накормила прожорливую гончую, потом поместила запечатанный конверт между ее зубов и назвала адрес. Собака тут же умчалась прочь.
В кабинете Бёртон сел за основной стол и переписал в дневник те заметки, которые сделал вчера в Британской библиотеке, добавив обширные аннотации и перекрестные ссылки. Часом позже он переместился к другому столу и начал переводить рассказ из «Тысячи и одной ночи». Для этого он использовал уникальное механическое устройство, сконструированное покойным мужем миссис Энджелл. Этот «автописец» существовал в единственном экземпляре, и Бёртон играл на нем, как на пианино: каждая его клавиша соответствовала букве алфавита или знаку препинания и, будучи нажатой, печатала соответствующий символ на листе бумаги. Королевскому агенту потребовалось две недели, чтобы научиться работать на удивительной машине, зато теперь он мог писать с феноменальной скоростью.[46]
В четыре часа дня бегунок принес ответ:
«Сэр Ричард! Вся „Венеция“ снята какой-то неведомой особой, поэтому я зарезервировал для нас столик в „Афинском клубе“. Жду Вас в семь часов.
Генри Арунделл».— Холодно, но вполне удовлетворительно, — пробормотал Бёртон.
Он встал из-за стола, плюхнулся в любимое кресло и стал обдумывать порученное дело.
Со своим несостоявшимся тестем Бёртон повстречался в назначенном месте и в назначенное время. Они пожали друг другу руки, и Арунделл воскликнул:
— Да вы решительно походите на скелет!
— Малярия, — объяснил Бёртон.
— До сих пор треплет вас?
— Да, хотя приступы случаются всё реже и реже. Вы получили что-нибудь от Изабель?
— Я не хочу обсуждать свою дочь, давайте договоримся об этом сразу.
— Очень хорошо, сэр, — ответил Бёртон. Он заметил, что Арунделл выглядел измученным и озабоченным и, пока они шли в клубную гостиную, почувствовал острый укол вины.
«Афинский клуб», как обычно, был переполнен, но, сохраняя репутацию одного из бастионов британского общества, присутствовавшие джентльмены разговаривали цивилизованным шепотом. Как только Бёртон и Арунделл вошли в пышно украшенную гостиную, их окутал негромкий шум разговоров; появившийся метрдотель сразу же провел их к столику. Перед едой они решили заказать бутылку вина.
— Как вы думаете, почему лорд Пальмерстон заинтересовался этим делом? — не стал терять времени Арунделл.
— Я действительно не знаю.
— Вы не пытались выяснить?
— А вы с Пальмерстоном встречались?
— Да.
— Тогда вам известно, как крепко он сжимает губы. И я не имею в виду хирургию.
Бёртон намекал на то, что премьер-министр лечился у евгеников, пытаясь сохранить юность. По их оценкам, теперь его жизнь должна была продлиться до ста десяти лет, и они так натянули его кожу, что он стал напоминать бесстрастную восковую фигуру.
