Расселл Джонс - Выше головы!
— Как-то так…
— Теперь — в ТФ?
— Да. С ней.
Он приподнял бровь:
— А вот это очень хорошо! Прекрасно! Она внезапно решила?
— Нет, у неё образование позволяет. Видимо, давно, я не расспрашивал.
— Просто замечательно, — Ниул побарабанил пальцами по столу. — И когда летите?
— Ну, вот прямо первого. Завтра.
Он помолчал, как будто обдумывал что-то. Наконец, решился.
— Рэй, а что если я предложу тебе ещё задержаться?
— Зачем? — поморщился я. — Я вообще прилетел сюда ради медобследования — помнишь? Я не собирался сидеть до Нового Года. Ну, конечно, много всего случилось, и я не особо против, но ещё? У меня там дело, и я пока не готов поставить точку!
— Ради медиков. Опять, — ответил он — и включил большой экран над своей головой.
Появилась заставка общего референдума: для всех людей, не только станции, но и ТФ, шахтёров — всех. На таких референдумах обычно бывает один вопрос, достаточно простой, и задать его может, в принципе, любой человек. Но сначала комиссия решает — насколько это законно, да и нет ли уже готового решения. Главе Станции и высшему руководству было разрешено обходиться без предварительного утверждения.
А вопрос был простой: «Удалить Рэю ДХ2-13-4-05 предохранитель (кнопку): ДА / НЕТ».
Под вопросом были условия: «Ввиду возможного конфликта интересов, допускается лишь один процент отрицательных ответов и не больше десяти процентов воздержавшихся», и предупреждение: «В случае положительного результата данный акт будет противоречить решению Объединённого Совета Солнечной системы».
— Шансы не очень высоки, — сказал Ниул. — Но если получится, тебе придётся ещё здесь посидеть. Ненадолго, но… Но придётся. Как, согласен? Выпускать?
Я не мог говорить — поэтому только кивнул. В тот же миг опрос был опубликован в Сети. И сразу же пошло голосование. Я увидел, как растёт столбик «ДА». «НЕТ» и «ВОЗДЕРЖИВАЮСЬ» оставались нулевыми. Пока что.
— Могут подумать, что это была такая сделка, — предупредил я, отводя взгляд он внимательных глаз Ниула. — Что я поэтому помогал…
— И что? Проголосуют «против»? После того, что ты намедни заявил? «Меня вам не жалко!» Да после такого, да ещё перед праздником… Я свою работу вообще-то выполняю! Оправдываю избрание. И делаю сейчас, потому что, когда завтра это сделает кто-нибудь другой, я буду выглядеть… Ну, не лучшим образом. Так что не волнуйся. Это чистая политика. Ничего личного — я шкуру свою спасаю.
Я снова посмотрел на столбик «ДА» — он безостановочно рос.
— И когда это… закончится? — я кивнул на экран.
— Да как с выборами! Официально — на сутки, но как закончат, так и закончится. Думаю, мы ещё в этом году узнаем.
— Спасибо, — прошептал я, опуская голову.
Осознание того, что происходит прямо сейчас, внезапно обрушилось на меня, и стало тяжело, как при проходе через СубПорт. Никакие отзывы и опротестования не потрясли так, как вот это. Я ведь даже не рассчитывал на такое… Привык. Что ж, разумная защитная реакция: лучше привыкнуть и принять как «нормально», чем мучить себя надеждой. Но, видимо, где-то на самом дне сердца теплилось ожидание такого поворота, и каким бы неожиданным он не был, я не особо удивлялся.
— Хочешь, посиди здесь, — разрешил Ниул. — Хочешь — иди к своей девушке. Как хочешь! Но я бы на твоём месте не волновался. Никто не будет голосовать «против» и даже воздерживаться. Это не ради тебя, Рэй. Это ради нас. Ради каждого. Подарок, который каждый может сделать себе. Ну, как тут можно отказаться? Так что давай, улыбайся пошире! С Новым Годом тебя! С новым счастьем!
КОНЕЦ ДЕЛА № 9Дело № 10
Клетка
Раскисшая серая каша под ногами, холодный серый кисель над головой, а посередине мои унылые серые будни. Слишком сыро для зимы и чересчур холодно для осени — нескончаемый сезон безвременья, который изредка прерывался на короткое и душное лето. Но из декабря даже такое болезненное лето казалось безнадёжно далёким и абсолютно недостижимым… Как в другой стране, в другом мире, словно сон!
Я знал о местном климате, когда переезжал: погода стояла первым пунктом в списке «аргументов против», так что у неё не вышло удивить меня, но вот утомить — легко. Я дико соскучился по синему небу, горячему солнечному свету и чистому воздуху. В седьмой раз собираясь встречать Новый Год вдали от дома, я всей душой ненавидел холод и грязь, так что эту унылая ненависть стала привычной… как холод и грязь. Но она странным образом согревала — и помогала не думать о том, что на самом деле никакого дома у меня нет. «Там», откуда я уехал, есть место, указанное в документах, где меня откровенно не ждут и вообще видеть не хотят. «Здесь» есть крохотная съёмная — чужая — квартира, отнимающая половину зарплаты; просто место, куда я возвращался каждый вечер. Могло быть хуже, могло быть лучше.
Меня нетерпеливо толкнули в спину, а потом — в бок, отвлекая от невесёлых мыслей. Кто-то всерьёз торопился и потому двигался ещё быстрее, чем другие люди… Если это вообще возможно: всем хотелось поскорее спуститься на тёплую станцию метро. Обычная утренняя спешка была дополнена предпраздничной суетой, и потому в толпе чувствовалась нервозность: всем хотелось успеть подготовиться и вообще успеть доделать всё недоделанное в оставшиеся дни уходящего года.
От самого праздника нас отделяло всего две недели. Уже закончили расписывать стёкла витрин и давно достали из чуланов искусственные ёлочки, выглядящие как подделка под подделку. Тусклый зелёный пластик или мятое серебро — натужные попытки замаскировать тот факт, что это тоже рутина, и каждый год — одно и то же. «Может, купить себе настоящую?» — в который раз подумал я — и тут же отказался от этой идеи.
Два года назад скромная сосенка, украшенная пластиковыми шариками и разноцветным «дождём», превратила праздник в кошмар. Конечно, само дерево тут ни при чём — это мой кот Изя, любопытная и вечноголодная серо-рыжая морда, решил продегустировать, «что это у нас тут новенького». А я не усмотрел… И как сумасшедший, мотался с ним по ветеринарным клиникам (половина была закрыта, в остальных — дикие очереди), а потом делал уколы, кормил беднягу из пипетки и чуть не вслух молился, упрашивая непонятно, кого, чтобы обошлось.
Израиль Соломонович остался жив-здоров и даже дурным привычкам не изменил: всё также совал чёрно-розовый нос, куда не следует. Но теперь при взгляде на ёлочные украшения мне сразу вспоминался тот кошмарный случай: как я ехал в толкучке, зажатый со всех сторон пакетами и коробками, а в руках у меня была старая спортивная сумка с бедным больным Изей. И только я знал, что там внутри кот, по еле заметному дрожанию понимая, что он ещё жив…
