Константин Соловьёв - "Канцелярская крыса"
«Перед смертью они выглядели очень убедительно. Очень.»
Он подбирал их, понял Герти. Вырезал по частям у своих жертв, заимствуя недостающие фрагменты, чтобы создать из них нечто целое. Жертвы Гиены были молоды, все одного возраста с Герти. Но никому не пришло в голову, что он находит их по одному ему известному признаку… У каждой своей жертвы он брал кусочек, напоминающий ему лицо Гилберта Уинтерблоссома, лицо, которое он считал своим собственным. И сшивал его с прочими.
Герти смотрел в свое собственное лицо, сшитое из десятка разрозненных и местами тронутых некрозом лоскутов. Лицо Гилберта Натаниэля Уинтерблоссома, ставшего истым жителем Нового Бангора.
Герти прохрипел что-то неразборчивое, не в силах оторвать взгляда от этой страшной лоскутной маски. Глаза Гиены в прорехах вздувшейся побагровевшей кожи сверкали от нетерпения. Она поигрывала ножом, лезвие которого плясало из стороны в сторону, но издавало не легкое шипение сродни тому, что издает хорошо заточенная сталь, рассекающая воздух, а что-то сродни шелесту.
— Сперва ты вернешь мне мое лицо, — прохрипел двойник, — Я сниму его с тебя. Ты слишком долго носил то, что принадлежит мне. Потом ты вернешь все остальное… Все до последнего. Не сомневайся. До последнего.
Герти знал это. Ощущал всеми порами обнаженной и ставшей вдруг беззащитной души. То, что к нему приближалось, было не просто порождением острова. Не просто злом. Это было зло, смешанное с его собственной сущностью. Не маскировка, не обман, не искусно наложенный грим. Это была альтернативная версия Гилберта Уинтерблоссома, имевшая полное право на существование. Ожесточившаяся, отчаявшаяся и позволившая острову свести себя с ума. И никакое объединение с ней было невозможно, как невозможно объединение двух различных организмов, каждый из которых регенерировал из рассеченной надвое половины некогда единого целого.
Выпады следовали один за другим. Неаккуратные, резкие, они не были похожи на фехтовальные выпады рапиры в руках опытного дуэлянта. Но каждый из них, без сомнения, был смертоносен. Герти, зажимая одной рукой раненное плечо, ускользал только потому, что какая-то доля сознания подсказывала ему, пусть и шепотом, следующее движение Гиены. И еще потому, что у него был небольшой запас пространства за спиной. Запас, который медленно, но неизбежно подходил к концу, по мере того, как Герти вынужден был приближаться к швартовочной площадке.
Он знал, что случится, когда он упрется спиной в стену гондолы. Гиена, забавлявшаяся с ним, не потратит ни единой лишней секунды. Просто всадит свой уродливый нож ему в живот, заглядывая в лицо и наслаждаясь тем, как лишний Гилберт Уинтерблоссом испускает дух. Быть может, пока есть выбор, распорядиться им наилучшим образом?.. Добравшись до края, попросту сигануть в распахнутую дверь? Не глядя вниз, ни размышляя, не давая себе времени на колебания, как пловец бросается в воду с хорошо знакомой ему вышки. Очертя голову — в сверкающую и гремящую ночь. Вниз головой. У него будет мгновение вечности между небом и землей, прежде чем остров встретит его и подарит окончательное забвение. Об этом стоило подумать, пока есть возможность…
Если бы не боль в плече и ужас, медленно затапливающий его подобно тому, как ледяная океанская вода затапливает отсеки медленно тонущего корабля, Герти бы расхохотался.
Клерки всегда считают себе хитрее других. Хитрее начальства (самодуры, годные лишь пускать пыль в глаза), хитрее подчиненных (самоуверенные мальчишки), хитрее всех прочих обывателей, теряющихся при заполнении простейших формуляров и не способных различить, в какой очередности надо обходить кабинеты начальников департаментов. Он и себя считал самым хитрым, когда лишь впервые ступил на землю острова. И даже потом, когда понял, в какую ловушку угодил. Утешал себя тем, что сможет всех перехитрить. И мистера Шарпера с его зловещей Канцелярией, и мистера Иггиса, странного жильца из семнадцатого номера, и головореза Бойла, и Паленого, и самого Дьявола… Он даже был уверен, что достаточно хитер, чтоб обмануть сам остров. Улизнуть с него, оставив древнего Левиафана с носом.
И вот, пожалуйста, перехитрил сам себя. Внушил себе, что остров защитит его, Гилберта Уинтерблоссома. Что он пользуется покровительством Нового Бангора.
Ерунда. Теперь, приближаясь спиной к последней черте, он понимал это. Остров ничего ему не обещал. Левиафан нарочно впутал его в эту историю с двойником, расколов душу Герти на две половинки, с тем, чтобы наблюдать за его мучениями. За последним поединком доктора Джекила и мистера Хайда, разразившимся в шестидесяти футах над землей. И если Гиена пырнет его ножом в живот, никакая сверхъестественная сила не остановит этот нож, как остановила пулю в револьвере. Остров подобно режиссеру долго сводил Герти и его двойника вместе в последнем акте, трепетно оберегая от всех опасностей. Но здесь он вмешиваться не станет.
Следующий удар Гиены едва не вспорол Герти шею, не хватило половины дюйма. Зато он оставил влажную, сочащуюся алым полосу на груди. Лоскутная маска чудовища оскалилась в торжествующей гримасе. Багровые губы, тронутые разложением, улыбались.
— Остановись, — попросил Герти едва ли не шепотом, — Хватит. Тебе не обязательно меня убивать. Мы можем найти выход. Мы, вместе…
— Нет никаких «вместе», чертова фальшивка. Отдавай мое лицо!
Гиена рыкнула, попытавшись всадить лезвие ножа ему в бок. Она уже не играла, не забавлялась, этот удар был нанесен со всей возможной скоростью и внезапностью. Герти заметил его слишком поздно, когда нож уже вынырнул из-под руки противника, намереваясь с хрустом воткнуться между ребрами.
Герти попытался сделать быстрый шаг назад и с полусекундным опозданием понял, что совершил еще одну ошибку. Неверно оценил оставшееся до последней границы расстояние за своей спиной. Неверно определил предел своей оставшейся жизни. Порог швартовочной площадки оказался гораздо ближе, чем он думал. Зацепившись за него пяткой, Герти рухнул спиной назад.
Падение его было коротким, но от неожиданности оно показалось Герти падением в бездонную пропасть ночного неба. Тело скорчилось, как от удара гальваническим током. Но почти сразу же мучительно выгнулось от боли, встретив спиной и затылком металлическую палубу. Перед глазами затанцевали, сплетаясь друг с другом, причудливые тропические цветы.
Распластавшись на палубе, все еще оглушенный падением, Герти мог лишь наблюдать за тем, как Гиена медленно подступает к нему, держа нож в занесенной для удара руке. Это был миг ее триумфа. Миг победы над ненавистным островом и проклятым двойником, его воплощением. Миг, когда Гилберт Уинтерблоссом — другой Гилберт Уинтерблоссом, ставший чудовищем, — мог торжествовать.
