Давид Константиновский - Ошибка создателя
— Скажите, у вас бывали тут когда-нибудь роботы?
— А как же! Мы арендовали их для сельскохозяйственных работ. Пока, правда, в экспериментальном порядке.
— Мне бы хотелось узнать, какие именно роботы были здесь.
Бухгалтер рассмеялся:
— Железные!
— Меня интересуют номера.
Бухгалтер удивился, но сказал:
— Где же это у меня отчет?.. — И принес внушительных размеров амбарную книгу. Здесь-то архив в порядке. Бухгалтер начал листать страницу за страницей.
Я уже извертелся на стуле. Ракета моя скоро отправится…
— Нашел! — объявил бухгалтер.
Номера наших станционных старых роботов были аккуратно записаны столбиком.
Я поблагодарил, попрощался и — в местный порт.
Не тут-то было! Меня задержал Фревиль.
— Юрков, ты меня спрашивал, можно ли установить, с кого из сотрудников Отдела скопирован робот…
— Ну?
— Видишь ли, вообще говоря, это держится в строжайшей тайне… Секрет фирмы, понимаешь? Поскольку это касается интимных сторон внутренней жизни человека. Для того, чтобы не оставалось следов, это не заносится ни в какие документы.
— Старик, не тяни. Я опаздываю. Ты что-то знаешь и хочешь сообщить мне. Валяй.
— Если ты пообещаешь, что никогда и никому…
— Фревиль!
— Да, да, я знаю. Но все же дай слово, пожалуйста. Как-никак, я совершаю служебное преступление.
Я выполнил его просьбу. Тогда он, наконец, зашептал дальше:
— Так вот, эти последние автоматы, я имею в виду серию «А»…
— Ближе к делу, прошу тебя!
— Они сделаны в последнее время и…
— Ты долго будешь тянуть?
— Словом, серия «А» корнупликировалась с одной нашей новой сотрудницы. Ее зовут Клер.
— Фревиль, ты покраснел!
— Ничего подобного.
— Клянусь, старик, это твоя идея — корнупликировать с Клер!
— Но никто этого не заметил, — пробормотал Фревиль. — Решение было принято как бы без моего участия…
— Ну, хорошо. Это очень важно. И успокойся. Я никому ничего не скажу… А прежняя серия?
— Вот уж этого я не помню. Я, честное слово, пытался вспомнить. Вероятнее всего, что я никогда и не знал. Это меня не слишком интересовало, ты же понимаешь.
— А я знаю.
— Юрков, что ты говоришь? Ты понимаешь, что ты говоришь? Кто-то передал тебе этот секрет Отдела?
— Нет. Но я знаю. Старые роботы копировались с Армана!
И я помчался в порт.
Конечно, конечно! Нужно ли упоминать об этом? Вылет был отложен…
Я проводил время за чтением книги:
«Мои математические познания оказали мне большую услугу в освоении их фразеологии, заимствованной в значительной степени из математики и музыки; ибо я немного знаком также и с музыкой. Все их идеи непрестанно вращаются около линий и фигур. Если они хотят, например, восхвалить красоту женщины или какого-нибудь животного, они непременно опишут ее при помощи ромбов, окружностей, параллелограммов, эллипсов и других геометрических терминов или же заимствованных из музыки, перечислять которые здесь ни к чему. В королевской кухне я видел всевозможные математические и музыкальные инструменты, по образцу которых повара режут жаркое для стола его величества.
Дома лапутян построены очень скверно; стены поставлены криво, во всем здании нельзя найти ни одного прямого угла; эти недостатки объясняются презрительным их отношением к прикладной геометрии, которую они считают наукой вульгарной и ремесленной; указания, которые они делают, слишком утонченны и недоступны для рабочих, что служит источником беспрестанных ошибок. И хотя они довольно искусно владеют на бумаге линейкой и циркулем, однако что касается обыкновенных повседневных действий, то я не встречал других таких неловких и неуклюжих и косолапых людей, столь тугих на понимание всего, что не касается математики и музыки. Они очень плохо рассуждают и всегда с запальчивостью возражают, кроме тех случаев, когда они бывают правы, что наблюдается очень редко. Воображение, фантазия и изобретательность совершенно чужды этим людям, в языке которых даже нет слов для обозначения этих душевных способностей, и вся их умственная деятельность заключена в границах двух упомянутых наук.
Большинство лапутян, особенно те, кто занимается астрономией, верят в астрологию, хотя и стыдятся открыто признаваться в этом. Но меня более всего поразила, и я никак не мог объяснить ее, замеченная мной у них сильная наклонность говорить на политические темы, делиться и постоянно обсуждать государственные дела, внося в эти обсуждения необыкновенную страстность. Впрочем, ту же наклонность я заметил и у большинства европейских математиков, хотя никогда не мог найти ничего общего между математикой и политикой; разве только основываясь на том, что маленький круг имеет столько же градусов, как и самый большой, они предполагают, что и управление миром требует не большего искусства, чем какое необходимо для управления и поворачивания глобусом. Но я думаю, что эта наклонность обусловлена скорее весьма распространенной человеческой слабостью, побуждающей нас больше всего интересоваться и заниматься вещами, которые имеют к нам наименьшее касательство и к пониманию которых мы меньше всего подготовлены нашими знаниями и природными способностями.
Лапутяне находятся в вечной тревоге и ни одной минуты не наслаждаются душевным спокойствием, причем их треволнения происходят от причин, которые не производят почти никакого действия на остальных смертных. И в самом деле, страх у них вызывается различными изменениями, которые, по их мнению, происходят в небесных телах. Так, например, они боятся, что Земля, вследствие постоянного приближения к Солнцу, со временем будет поглощена и уничтожена последним; что поверхность Солнца постепенно покроется его собственными извержениями и не будет больше давать ни света, ни тепла; что Земля едва ускользнула от удара хвоста последней кометы, который, несомненно, превратил бы ее в пепел, и что будущая комета, появление которой, по их вычислениям, ожидается через тридцать один год, по всей вероятности, уничтожит Землю, ибо если эта комета в своем перигелии приблизится на определенное расстояние к Солнцу (чего заставляют опасаться вычисления), то она получит от него теплоты в десять тысяч раз больше, чем ее содержится в раскаленном докрасна железе, и, удаляясь от Солнца, унесет за собой огненный хвост длиною в миллион четырнадцать миль; и если Земля пройдет сквозь него на расстоянии ста тысяч миль от ядра или главного тела кометы, то во время этого прохождения она должна будет воспламениться и обратиться в пепел. Лапутяне боятся далее, что Солнце, изливая ежедневно свои лучи без всякого возмещения этой потери, в конце концов целиком сгорит и уничтожится, что необходимо повлечет за собой разрушение Земли и всех планет, получающих от него свой свет».
![Роберт Сальваторе - Серебряные стрелы [Серебряные потоки]](/uploads/posts/books/66682/66682.jpg)
