Павел Багряк - Фирма приключений. Научно-фантастический роман
Они, не сговариваясь, отхлебнули одновременно по глотку стерфорда.
— Давай еще раз прокрутим логику событий, — предложил Гард. — О другом мне пока не думается.
— Давай, — без энтузиазма согласился Честер, но Гард знал, что с его характером он недолго останется холодным и равнодушным. — Смотри, кровавая лужа! — вдруг сказал он, показав на улицу за окном, где, подсвеченная неоновой рекламой ресторана, красным отблеском светилась лужа.
— Фред, ты воспринимаешь мир через образ, но это хорошо для писателя. Для журналиста — губительно. Кровавая лужа! — Гард пожал плечами. — Неон есть неон, лужа есть лужа, все остальное — отрыв от реальности.
— Покупка гангстерами приключений без гарантии — тоже реальность?
— Без сомнения, — сказал Гард.
— Но реальность этого факта не согласуется с логикой жизни. Скорее я могу представить себе алкоголика, который приходит в «Не забывайте детство!» и заказывает молочный коктейль, чем бандита, который выкладывает кровные деньги за то, чтобы его убили в «Фирме Приключений», вместо того чтобы там же заработать ту же сумму за убийство кого-то другого! Если это реальность, то что же тогда фантастика, Гард?
— Да, нелепо.
— Ты можешь объяснить мне, зачем они ищут смерть? Да еще не бесплатную?
— Не могу, Фред. Если это всего лишь «крыша», тогда, конечно… Но самое долгое приключение без гарантии длится не более двух недель. Стало быть, смыться на две недели? Тоже нелепость, ибо потом возникает вопрос: что дальше? Что же касается Аль Почино, то я вообще теряюсь в догадках. Он чист передо мной, никаких улик, одни досужие предположения, — какой смысл скрываться? А если они в этой фирме действительно… погибают, тут уж, извините, надо обращаться за разъяснением к психиатру. — Гард помолчал, закурил сигарету, сделал еще глоток стерфорда. — Фред, я не так уж плохо знаю психологию преступников, поверь мне…
— Верю, верю. Что ты хочешь сказать?
— Гангстерам чужды идеи монтекризма. Они прагматики и никогда не чешут левое ухо правой рукой. Аль Почино много раз попадал в переплет, как и все восемнадцать его собратьев по ремеслу. У него должны быть крепкие нервы, за ним стоит мощная гангстерская организация, такая мощная, что даже это милое заведение, где мы сейчас сидим, быть может, их явочная квартира, а гувернантка в очках каждую ночь надевает через левый глаз черную повязку, берет в зубы кинжал и идет «на дело».
Честер искренне рассмеялся, но Гард продолжал:
— Кому нужно, чтобы Аль Почино умер, если у меня к нему нет никаких претензий? Он не только сам не хочет, он не должен, не может, не обязан погибать при помощи какой-то фирмы, щекочущей нервы бездельникам и взрослым младенцам!
— Словом, — сказал Честер, — сплошное «не», «не», «не». Но минус на минус — плюс!
— Ложная гибель?! Я об этом думал, Фред. Кто-то заставил, убедил их купить приключения без гарантии, при этом, напротив, гарантировав им жизнь! Их убирают — для меня, для жен, для правосудия, чтобы дать им новое существование… Но зачем? И кто это делает? Фрез и Гауснер? Какой им смысл? А если не они, то кто посмеет вопреки этим воротилам хозяйничать в их собственном доме, забирая у них лучших людей? Полная ерунда!
Несколько минут они молчали. За это время пара стариков, воистину впавших в детство, покончила с молочным коктейлем и удалилась, причем он держал ее за руку, как будто им было по пять лет и будто они шли в колонне сверстников по аллее какого-нибудь зоопарка, — эта аналогия пришла на ум Честеру, который перехватил полные восторга взгляды стариков, обращенные на него и на Гарда, словно они были экзотическими животными.
— Да, ерунда, — согласился Честер. — Дважды два получается не четыре, а… жирафа!
— Что?
— Это я так, по аналогии, — невразумительно объяснил Фред. — Скажи мне, Дэвид, почему фильмы ужасов, тошнотворные для любого нормального человека, собирают такую массовую аудиторию?
— Щекочут нервы. Вот и все.
— Между прочим, в дни нашей молодости таких фильмов не было. Что же щекотало нам нервы тогда? Или спроса на «щекотку» не было?
— Гм, — промычал Гард. — В самом деле… А ты что думаешь?
— Только не упрекай меня в том, будто я воспринимаю действительность не как факт. Думаю, что и тогда и сегодня людьми двигает скука. Да, Гард, скука!
— Вот не сказал бы, что наша жизнь скучна.
— С какой стороны на нее посмотреть, Дэвид! Я имею в виду не банальную скуку… Обрати внимание: мы все время идем по правой стороне тротуара. Почему? Потому, что встречный поток идет слева! Только отрегулированность потоков позволяет людям не сталкиваться. В жизни происходит то же самое: все отрегулировано, все обезопасено! Каждый шаг человека! Автомобилисты и мотоциклисты — в шлемах и ремнях безопасности, машины — с утапливающимися рулями, подземные переходы, таблетки от нервов и переутомления, темные очки от лишнего света, дистанционное включение телевизоров без отрыва, так сказать, зада от кресла, лифты, движущиеся тротуары, автоматы по продаже, регламентированный и санкционированный врачами досуг, — Господи, даже гангстеризм, и тот отрегулирован! Где былая свобода передвижений, чувств, переживаний и мелкого предпринимательства? Спроси Шмерля, сколько идиотских правил, о которых его отец-галантерейщик не имел представления, он вынужден соблюдать в своей ничтожной лавчонке! Певцы, художники, писатели зависят уже не просто от читательского спроса или, на худой конец, от критиков и издателей, а от мощных рекламных концернов, которые все взяли в свои руки, зажали в кулак и регулируют читательский вкус, как тот полицейский, что стоит на перекрестке и регулирует потоки машин. Когда-то, в дни сотворения мира, клетки человеческого тела были независимы — я в этом абсолютно убежден, Дэвид. Потом они с помощью Господа Бога или мистера Дарвина объединились в организм и утратили свою независимость. Нечто подобное происходит сейчас с людьми, с обществом. Люди сливаются в государственный организм и все меньше значат сами как личности, как индивидуальности. Отсюда — хиппи, наркомания, «красные бригады», увлечение сексом и разными паучьими ужасами, которые щекочут нервы, отсюда терроризм, угоны самолетов, самоубийства… Скучно стало жить, Дэвид! Это все симптомы острой социальной и физической неудовлетворенности, подсознательный протест против обесчеловечивания человека!
Гард терпеливо выслушал страстный монолог Честера и, ни разу не сделав даже попытки его остановить, молча похлопал ладонью о ладонь.
— Бурные аплодисменты, — констатировал с грустной иронией Фред, — переходящие в овацию. Все встают и… уходят, отплевываясь. Так?
