Ангелотворец - Харкуэй Ник
IV
– Болтовня ходиков наоборот как элемент военного искусства, – говорит Билли Френд, когда поезд до Уиститиэля с небольшим опозданием отправляется с вокзала Паддингтон. – Семь букв.
Джо Спорку невольно приходит в голову, что это определение весьма метко описывает его нынешнее положение. Он мотает головой.
– Билли, где ты взял эту штуку?
– Третья буква «к». Джентльмен своих источников не выдает.
– Билли, я серьезно.
– Я тоже, Джозеф. Доверие клиента превыше всего. Это священная заповедь! – Билли пафосно шмыгает, как бы говоря, что особенно священна она для людей, промышляющих грабежом и мошенничеством. – Если одиннадцатое слово по вертикали было «аура», то наше заканчивается на «а».
– Не имею понятия. Я не дружу с кроссвордами.
– Я тоже, Джозеф, но именно так человек и учится.
– Билли, просто скажи мне, что она не краденая.
– Она не краденая, Джозеф.
– Честно?
– Честно-пречестно.
– Значит, краденая.
– Сам посуди, разве в подобных вопросах можно что-либо утверждать, Джозеф? Нет, нет и…
– Господи.
– Не отвлекайся, пожалуйста, думай над словом. Хм. «Лактоза»? Такой сахар, который содержится в молоке… Нет, не оно, хотя частично подходит…
– Сколько можно! – не выдерживает сидящая напротив женщина. – Это же «тактика»! Тик-так. Так-тика.
– В самом деле, в самом деле, – бормочет Билли Френд, а потом насмешливо добавляет: – Смотрю, вы свой еще не разгадали, миссис.
– Воздержусь, – ледяным тоном отвечает женщина. – Слишком прост.
Брови Билли невольно ползут вверх, а уголки губ, наоборот, опускаются. Он немного розовеет макушкой.
– В следующем месяце Воган Перри подает на условно-досрочное, – быстро вставляет Джо, зная, что Билли не способен долго держать себя в руках, когда понимает, что над ним смеются. – Ну или как там это называется, если отбываешь срок в психиатрической больнице. Врачи решили, что он исцелен.
– Правда?!
Билли огорошен. Уже почти год – с тех пор, как одна желтая газетенка раздобыла видеозапись с камеры скрытого наблюдения, на которой был запечатлен танец смерти Вогана Перри, зловещий и непринужденный, и показала его вуайеристически настроенной публике, – он всем намекает, что с детства знаком с Изувером из Финсберри, а потому располагает уникальными, весьма жуткими и где-то даже пикантными подробностями о похождениях Вогана Перри и охотно поделится ими со всеми интересующимися. Никто не интересуется.
– Правда.
– С ума сойти! Не хотел бы я оказаться в комиссии по УДО, которая будет слушать его дело.
– Вряд ли он нападет на них прямо в зале суда.
– Нет, конечно. Другое дело, что они там увидят, Джозеф… Даже не представляю. То есть, я могу догадываться или воображать, но не буду. Те, кто это увидят, могут и спятить. Интересно, такое случается?
– С ними наверняка работают психологи и прочее.
– Много от психологов пользы! Есть на свете такое, что лучше не знать, Джо. Если узнаешь, жизнь уже никогда не будет прежней. Человек – это то, что он делает и видит. А если увидеть, что внутри у Вогана Перри… ну, ты понял.
– Ты его знаешь?
– Хотя мы знакомы, да, знать я его не знаю. И слава богу, Джо. Я не верующий и все же, вспоминая Вогана, всегда искренне благодарю Бога за то, что мне не довелось узнать его поближе.
– И как вы познакомились?
– Кхм… Не самая приятная история, знаешь ли. Вспоминать противно. – Билли опускает глаза на свои руки. Что-то стряхивает с левой ладони, отдирает заусенец.
– Не хочешь вспоминать – не надо. Поговорим о чем-нибудь другом.
– Да нет, я могу. Хотя о таком лучше беседовать в пабе, конечно. В укромном уголке, пропустив пару рюмок… Разговор не для чужих ушей, понимаешь?
Он оглядывается по сторонам: остальные пассажиры вагона с несколько нарочитой увлеченностью занимаются своими делами. Джо пожимает плечами.
– Тогда давай пройдемся. Купим в буфете чипсов или еще чего-нибудь.
Когда Билли встает, сердитая женщина напротив бросает спортивную секцию своей газеты на его сиденье.
Билли Френд закуривает и высовывается в окно – прямо рядом с табличкой «НЕ КУРИТЬ» и над картинкой, предостерегающей пассажиров от высовывания рук и голов из окон идущего поезда. С силой затягивается, борясь с ветром, и поворачивается к Джо. Здесь – в тамбуре между двумя вагонами – на удивление темно, и в свете тусклой лампочки он выглядит древним старцем с темными мешками под глазами и глубокими морщинами, сбегающими от уголков губ к подбородку. Билли взмахивает рукой, помогая себе начать рассказ.
– Это семейное дело, Джозеф, понимаешь? Ну, похоронный бизнес. Есть Аскоты – занимаются этим со времен короля Якова, – есть Годрики, те еще с нормандского завоевания работают. Наше бюро открылось, когда Виктория только взошла на трон. Аллейны утверждают, что хоронили людей при Цезаре, и я не удивлюсь, если это действительно так. У каждого из них есть свой почерк, свое понимание того, как надо бальзамировать, обряжать, оформлять гроб, ясно? Свои ноу-хау, секреты мастерства и прочее. Здесь необходимо понимать, что на самом деле разницы никакой нет. Всем плевать. Но это непременная часть церемонии – показать людям, что вы еще способны на доброту и сердечность, даже если вы плевать хотели на покойника при его жизни, а тот плевать хотел на вас. Ничего не поделаешь, так оно устроено: большинство покойников при жизни были теми еще гадами. Мало какие похороны начинаются со слов: «Да, он был занозой в заднице и вовсе не так умен, как думал, поэтому давайте поскорей закопаем его в землю и выпьем пивка, скатертью ему дорожка». Хотя лично мне всегда казалось, что такие похороны не лишены очарования.
И вот на рынке появился новый вид ритуальщиков, все такие модные-молодежные, как Ричард Брэнсон, понимаешь? Не такие, как мы. Спроси Винса Аллейна, сколько он берет за свои услуги, и он тебе ответит: сколько клиент может себе позволить. То есть, когда леди Фаркуа Фруфру Тру-Ля-Ля Фадж Брюлликл хоронит своего супруга, ей это будет стоить целое состояние. А когда их дворецкому, который по вечерам расправлял для ее светлости постель и смахивал пыль с коллекции ее париков, понадобится похоронить жену, для него это сделают за бесценок. Можно называть это гибким ценообразованием, а можно – справедливостью, если ты, как и я, придерживаешься традиционных взглядов. И тут, значит, нарисовался какой-то урод в белом смокинге, эдакий Барри Манилоу, и заявил, что он за прозрачное ценообразование, демократичность и прочее. В общем, как сказал бы мой друг Даниил Левин, – кстати, вы, евреи, хороните своих мертвых иначе и, на мой вкус, правильнее, – вот тебе и ну. Теперь у нас есть прайс-листы, и не каждый может позволить себе плюшки, какие ему хочется, а кое-кто даже задумывается о вечном заранее и платит вперед.
Чем еще новенькие отличаются от нас: их бизнес не про семью, ясно? Это просто компании, со своим логотипом, салонами и прочей мишурой. У них есть продавцы-консультанты. Ты бы видел, как эти горе-рекламщики ищут новые способы впаривать людям гробы. Умора, да и только! Купите один – второй получите в подарок, в таком роде. Они из тех, кто рад обозвать Королевскую почту «Консайнией» [7]. Представь, во что они способны превратить старый добрый похоронный бизнес. Один предлагал моей конторе провести ребрендинг. Название придумал: «Упокой-март». Честное слово, я не шучу.
Значит, чтобы вступить в Братство и открыть собственное ритуальное агентство, человеку в первую очередь необходимо то, что мы называем багажом. Нужно повидать смерть – на войне побывать или, может, за смертельно больными ухаживать. Что угодно, главное, получить соответствующий опыт. Негоже похоронщику блевать и падать в обморок при виде усопших, верно? Так вот, однажды Донован Перри решил открыть свое агентство, а он был человеком старой закалки. Вышел сперва на Винса Аллейна и остальных – на моего папашу в том числе, – и говорит, мол, хочу к вам. Те давай тянуть да мямлить, однако в конце концов все же пригласили его в агентство «Ведро и лопата», что в Кэнонбери, и учинили ему допрос. Чем-де тебе приглянулось похоронное дело? «Это достойный заработок», – отвечает Донован. «Есть миллион иных способов заработать на жизнь, – говорит Винс, – а в нашем деле легко ошибиться». «Я справлюсь», – заверяет их Донован. «Многим бывает неуютно в одном помещении с покойником», – вставляет Рой Годрик. «Да мне плевать, живой рядом или мертвый – лишь бы не болтал почем зря, пока я курю трубку или газету читаю», – не растерялся Донован. В общем, так они беседовали еще долго, и постепенно все маститые похоронщики пришли к выводу, что Донован может далеко пойти. В нем чувствовалось настоящее Присутствие духа: ничем его не возьмешь, не выбьешь из колеи, а если и выбьешь, виду он не подаст. Для Бодрствующего это очень важное свойство, считай, полдела. На вдов действует безотказно, что твое Кузнечное заклятье. Однако старички маленько насторожились, потому что Донован не был похож ни на врача, ни на солдата, скорее – на директора школы. Винс Аллейн без обиняков спрашивает его, уж не бывший ли он священник и если да, за что именно его лишили сана. В ответ Донован Перри смеется и говорит, что нет, он не верующий. Верю, мол, в законы, созданные человеком. Причем произносит эти слова с эдаким библейским флером, голосом холодным, как сталь.
