Роман Суржиков. Сборник (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич
— Документы есть какие-то?
— Никаких. Откуда? Ей же лет девятнадцать.
Ну да, если ей девятнадцать, значит, девять лет назад было десять. В десять никаких документов еще нет.
— Не называла адрес, фамилию?
— Нам не до расспросов было. Думали, как спасти… — Ник добавил: — Я побуду с нею. Как только проснется, обо всем расспрошу.
— Ну а я посплю. Спокойной тебе.
Перед сном вышел ненадолго на улицу. Стояла двадцатиградусная жара — как всегда Полночь. Темно-серое небо.
Наше небо постоянно серое. В любое время суток — цвета свинцовой пули. Ни облачка, ни звезд — беспросветная мгла.
Но мне нравится думать, что в полночь небо становится чуть темнее…
Мне тридцать два года, из них девять я прожил здесь. Удивить меня чем-либо уже очень сложно. Так что явление девушки с собакой не помешало мне крепко проспать ночь. В конце концов, Нику двадцать один, и вполне естественно, что девушки под тем или иным соусом являются к нему…
Утром я вышел в кают-компанию, увидел братца, с горящими глазами мечущегося вокруг чайника, и понял: сейчас услышу невероятную историю таинственной незнакомки.
— Ее пытались убить!! — Выпалил Ник.
— И тебе доброе утро.
— Да, привет. Так вот, представь: ее пытались убить!
— На мою долю тоже кофейку свари…
Ник подбежал, сверкнул зрачками:
— Ты меня вообще слышишь?!
— Хочешь моей реакции? Ну, хорошо, реагирую: чушь это.
Еще какая чушь. Здесь никто никого не убивает. Убить человека в этом городе — все равно, что срубить пальму в оазисе посреди пустыни.
— Нет, не чушь! Вот послушай.
Деваться мне, собственно, было некуда. Я послушал. Выходило со слов Ника следующее.
Девушка Лера жила в Южном (ближний пригород, от нас километров десять), и слыла там первой красавицей. Некий моральный урод (кто-то из сельского начальства, имени лучше не называть) взялся ухаживать за нею. Получив отказ, он потерял голову и стал домогаться бедной девушки грубо и открыто: подстерегал, устраивал сцены, являлся ночами под окна. На беду, Южное — селение небольшое, не затеряешься. Приятель Леры попытался вступиться за нее и был нещадно избит. Доведенная до отчаяния, девушка пригрозила ухажеру, что уйдет в город и там обратится в дружину. Он рассвирепел, накинулся на нее и попытался изнасиловать. Сказал: убью, если пикнешь кому хоть слово. Лера, не будь дурой, врезала ему пониже живота и убежала. Дороги, понятно, пусты, искорежены и не освещаются, вот она и сбилась с пути: вместо ближайшего к Южному района паростанции подалась в сторону далеких и безлюдных Озерок. Три часа по пеклу — такого никакой термокостюм не выдержит. Когда пришла в Озерки, уже сходила с ума от жары. Среди покинутых домов подобрала пса. Он потерялся, бедный, бросился к девушке и давай скулить жалобно, она и пожалела. Но идти дальше было уже невмоготу, Лера зашла в один из домов и разожгла огонь, чтобы хоть немного остудиться. Там ее и нашли пожарные.
Такая вот история.
Если бы у нас снимали мыльные оперы, сгодилась бы для сценария.
— Ч-чушь! — С оттяжкой припечатал я. — Впрочем, чушь романтичная — девица врет красиво, с душою. Полагаю, все у вас наладится.
Ник залился краской, уставившись куда-то мне за спину. А оттуда раздалось:
— Виктор Андреевич? Приятно познакомиться.
Лера стояла в дверях кают-компании и, несомненно, слышала мою реплику. На ней был Ников халат с драконами, лицо бледно, на щеках лихорадочный румянец, голос сух и шершав. Ей нездоровилось.
— Садитесь, Лера. Как себя чувствуете?
— Спасибо, — отрезала она. — Я не прошу вас мне верить, вы вовсе не обязаны. Я очень благодарна вам обоим за то, что спасли и приютили меня. Сегодня оставлю вас и больше не потревожу.
— Лерочка, что ты, мы вовсе не… — Вступился было Ник, но девушка не повернулась в его сторону, и он затих.
Я повторил:
— Так как себя чувствуете?
— Спасибо, Виктор Андреевич, отлично, — ответила Лера и зашаталась.
Никита бросился к ней и вовремя подхватил. Пока он укладывал девушку в постель, я выпил чашечку кофе. Эх, сигареты не хватает… Но курят теперь только самоубийцы.
Брат не появлялся — хлопотал у тела. Я не пошел к ним. Если пойду, надо будет изображать вину, а виноватым я себя ничуть не чувствовал.
От нечего делать включил внешний канал и попал как раз на утреннюю речь Председателя. Почтенный наш Павел Петрович поздравил нас с очередным добрым утром, заверил, что ничего плохого и непредвиденного на сегодня не намечается, а, напротив, ведутся плановые и очень полезные работы по запуску третьей общегородской паростанции и прокладке подземного герметичного тоннеля из Центра в Загорский район. Тоннель, несомненно, свяжет, облегчит и ускорит, а паростанция, в свою очередь, поможет и обеспечит, и главное, самоотверженные наши трудяги — агрономы смогут трудиться еще самоотверженней, поскольку площадь освещаемых плантаций возрастет почти на целую…
Павел Петрович, как всегда, говорил на такой мажорной ноте и так лучезарно улыбался в тридцать два зуба, словно твердо знал, что нынешний день краше вчерашнего, завтрашний — светлее нынешнего, а через недельку-другую мы все познаем истинное счастье. Он был либо глуповат, либо набожен до крайности, но в остальном, надо признать, Председатель — неплохой мужик. Когда было скверно, он понял одним из первых, что нужно делать и как выживать. И, что ни говори, честно учил этому других. А когда наладилось, не затребовал себе ни скипетра с державой, ни гарема наложниц, ни белокаменных хоромов. Звать себя велел не Светлейшим и не Величеством, а просто Павлом Петровичем, Председателем. Люди любили его. Ник тоже любил…
Легок на помине, братец вошел в кают-компанию, присел, укоризненно глянул на меня.
— Зачем ты с нею так?
— Слух у меня плохой. Если бы слышал, как она вошла, — обернулся и сказал бы то же самое в лицо. А так, действительно, некрасиво вышло.
— Витя, ну почему ты ей не веришь?
— Есть ряд причин. Главная та, что все это — чушь собачья. Не рискнул бы никто ее насиловать, тем более, в селении, где все друг друга знают. Лишат его довольствия за такие штуки — что тогда будет делать? И убивать бы не стал, даже грозиться. Не убивают теперь людей, не случается такого! Особенно из ревности. Ладно бы еще за антибиотики или еду… Хотя на самом деле, даже за еду не убивают — с тех пор, как ввели распределение.
Ник вздохнул, отвел взгляд.
— Не знаю, брат… По-моему, хорошая девушка — красивая, неглупая. Искренняя… ну, мне так показалось…
Я усмехнулся:
— Я же не спорю, что хорошая. Ничего против нее не имею. Ну врет она — так и что? Понимаешь, по правде, мне безразлично, откуда она взялась и кто такая. Пока выздоровеет, пусть остается у нас. Захотите — пусть и дольше остается. Мне-то что…
По логике, Ник должен был обрадоваться, но он почему-то насупился.
— Тебе все безразлично, Витек…
— Ладно, — сказал я, — поговорили. Схожу за продуктами, а то из еды только чай да майонез.
Мы с братом живем в корабле. Яхта первого класса, зовется «Забава», припаркована на площади Галактики, то есть в трех кварталах от Центра. Понятно, никуда летать мы не собираемся. Даже просто запустить двигатели — это уже сумасшествие. Но жить в яхте очень удобно: герметичный корпус, отличная система терморегуляции, автономная циркуляция воды, собственный реактор, что тоже немаловажно, если учесть ежедневные перебои с энергией. Странно, но других претендентов на эту фешенебельную квартирку не нашлось: люди сочли естественным, что бывший звездолетчик Одинцов обитает на борту корабля.
Под днищем между стойками шасси достаточно места для нашего транспорта. Пармашина — специфическое средство передвижения, диковинка нашего города. Могу поспорить: ни в одной точке Малого Магелланова Облака такого больше нет. Чтобы привести машину в движение, нужно два ведра воды и кубик льда. Вода заливается в две емкости, разделенные тонкой стенкой. Кубик льда бросаешь в одну из них. Возникает термический перекос и, естественно, нарастает со временем. Минут через десять вода в одной из емкостей вскипает, пар под давлением начинает вращать турбину. Вуаля — поехали! Запас хода, правда, невелик: километров через пятьдесят либо в рабочей емкости вода выкипит, либо в балластной — замерзнет. А этого допускать, конечно, не стоит, если не хочешь покупать новый движок.
