Майкл Маршалл - Один из нас
Я устал, болела голова, и вообще мне не надо бы тут появляться. Сейчас я должен бродить по улицам и проверять все бары подряд, а еще лучше – ехать в сторону Лос-Анджелеса. Что угодно, только не сидеть здесь. Ее нигде не было, а поскольку перед отъездом из Лос-Анджелеса я не сходил к дилеру за прухой, то шанс, что она сейчас войдет именно в этот бар, минимален. Я все также считал, что след в Чикаго однозначно ложный, но у меня нет и оснований полагать, что она появится в Энсенаде.
Старший из двух бизнесменов, похоже, лично употребил изрядное количество люцернового сена, а еще в далеком прошлом занимался пением – и сейчас настойчиво исполнял весь свой репертуар к восторгу приспешников и лизоблюдов. Один из них, худощавый говнюк, которого я определил как зятя одного из плантаторов, занимающегося бухгалтерией, строил глазки группе молодых женщин, которые весело аплодировали за соседним столом. Я видел, как он указал на них молчавшему барону, тот повернулся и оглядел девушек. Его физиономия стала такой плотоядной, что по сравнению с ним оборотень выглядел бы очаровательным скромнягой. Помахав пачкой денег, он подозвал к себе руководителя оркестра.
Я сидел в окружении туристов – место оказалось единственным свободным, когда я вошел сюда два часа назад. У женщин за моим столом лица были красными от солнца и горели удалью от «Маргариты»[12], тогда как их спутники угрюмо пили пиво и оглядывали помещение, стараясь определить, кто из местных начнет первым приставать к их женщинам. Я мог бы сказать им, что таковым окажется, скорее всего, американец, пожалуй, один из громогласных крысенышей-мажоров, что собрались на идиотскую мотоциклетную гонку, – но коль скоро я не знал туристов лично, то и не испытывал к ним никаких теплых чувств. Более того, они здорово действовали мне на нервы. Женщины слегка пританцовывали в креслах, как обычно делают люди, готовые сорваться с очень короткого поводка, а ближайшая из них постоянно толкала меня под локоть, отчего я проливал пиво и ронял пепел на джинсы, которые и так были грязными еще два дня назад, когда я впервые натянул их.
Почувствовав, что кто-то похлопал меня по плечу, я с возмущением повернулся, ожидая увидеть перед собой официанта, обслуживающего эту часть зала. Мне, как и всем, нравится, когда официант относится ко мне внимательно, но, клянусь богом, есть же предел скорости, с которой человек может пить. В моем случае скорость достаточно высока, однако парень здорово надоедал мне, ожидая, когда я прикончу очередную кружку. Не скрою, удобно, что официант рядом, когда пробраться к стойке можно только с помощью бензопилы, однако пора бы ему немного успокоиться. Я уже собирался сказать ему, чтобы он оставил меня в покое, по крайней мере, после того, как принесет очередную порцию, но понял, что это совсем не он меня хлопнул, а толстый американец, чья борода выглядела так, словно он освежевал грязную овцу и приклеил овчину к подбородку.
– Там тебя спрашивают! – прокричал он.
– Скажи, чтобы отвалили, – ответил я. Знакомых в Энсенаде у меня давно не было, а заводить новых я был не в настроении.
– Настойчивый тип, – продолжил он, ткнув большим пальцем куда-то себе за спину в направлении стойки. Я посмотрел в ту сторону, но народу было так много, что я ничего не увидел. – Мелкий такой, черный.
Здесь это могло означать или то, что парень действительно чернокожий, или что он местный индеец. Правда, для меня это не имело значения – я не хотел разговаривать ни с кем. Меня только удивило, что мой соотечественник сам не посоветовал парню убраться подальше. Мужик с бородой совсем не походил на человека, готового состоять на побегушках у этнического большинства.
– Тогда пошли его куда подальше вежливо, – сказал я, воспользовавшись мгновением тишины, и снова повернулся к мариачи.
Оркестр немедленно и очень громко начал играть новую песню, которая была удивительно похожа на все предыдущие. Хотя, наверное, я ошибся, потому что она вызвала бурю оваций, и поющий бизнесмен неуклюже забрался на стул, чтобы представить ее нашему вниманию. Я глотнул пива, мечтая, чтобы официант поторопился и надоел мне еще раз, а потом стал мрачно ждать, когда люцерновый король свалится на стол девушек. Будет чем полюбоваться.
Вдруг я услышал звук. Тихий, его едва можно было различить сквозь шум голосов и рявканье труб, но он становился все громче.
– Я так и сказал, – раздался у меня за спиной голос американца, – но ему это не понравилось.
И опять этот звук. Похоже на…
Я прикрыл глаза.
– Хап Томпсон! – неожиданно проверещал тонкий голос, легко перекрывая шум бара. Звук становился все громче и громче, прежде чем опять прозвучало мое имя. Я постарался не обращать на него внимания, но звук никуда не пропал. Он никогда не пропадал.
Через минуту сигнал стал таким громким, что оркестранты оборачивались в мою сторону. Постепенно они прекратили играть – инструменты замолкали один за другим, как будто их хозяев по очереди сбрасывали со скалы. Я зло выругался и загасил сигарету в переполненной пепельнице. Головы повернулись в мою сторону, и в баре повисла тишина. Последним заткнулся бизнесмен-певец. Теперь он, раскачиваясь, стоял на столе, широко раскинув руки. Он вполне потянул бы на оперного певца, если бы физиономией не походил на боксера, который проиграл слишком много матчей.
Глубоко вздохнув, я повернулся.
У меня за спиной толпа образовала проход, и теперь было хорошо видно стойку. На ней, стараясь не попасть в лужи пролитого пива, стоял мой будильник.
– О, привет, – произнес он в наступившей тишине. – А я думал, ты меня не услышал.
– Какого черта тебе от меня надо? – спросил я.
– Пора вставать, Хап.
– Я уже встал, – ответил я, – и нахожусь в баре.
– Ах вот как, – сказал будильник, оглядываясь. – Теперь вижу. – Помолчав, он продолжил: – И все равно пора вставать. Если хочешь, можешь опять меня выключить, но тебе действительно надо быть готовым к половине десятого.
– Послушай, мелкий ублюдок, – произнес я, – я уже давно встал. Сейчас четверть десятого вечера.
– Неправда.
– Нет, правда. Мы это с тобой уже проходили.
– У меня сейчас точно девять семнадцать утра, – будильник наклонился так, чтобы всем, и мне в том числе, было видно табло.
– А у тебя всегда утро! – воскликнул я, вставая и указывая на его цифры. – Это потому, что ты сломан, несчастный кусок дерьма.
– Эй, послушайте, – запротестовал один из туристов у меня за столом, – малыш лишь хочет сделать свою работу. Не стоит с ним так. – Эти слова сопровождались одобрительным гулом близлежащих столиков.
– Вот это правильно, – согласился будильник – два квадратных дюйма[13] оскорбленной невинности на хилых ножках. – Делаю свою работу, вот и все. А как тебе понравится, если я перестану тебя будить, а? Мы же оба знаем, что тогда произойдет, верно?
– Что? – воскликнула женщина с печальными глазами на другом конце зала. – Скажи, он плохо с тобой обращается?
Крепко сжав челюсти, я взял со стола зажигалку и сигареты и посмотрел на женщину. Она смело встретила мой взгляд и фыркнула:
– С него станется.
– Он меня бьет. И даже выбрасывает из окна… – в разных концах помещения раздалось ворчание, и я решил, что пора сматываться, – машины на ходу…
Толпа зловеще зашевелилась. Я хотел было объяснить, что сломанный индикатор утро/вечер – не единственный недостаток будильника и далеко не самый главный, что он имеет привычку неожиданно будить меня несколько раз подряд в ранние предутренние часы, не давая как следует отдохнуть, но решил, что в этом нет смысла. Ведь маленький мерзавец умудрился достать меня в единственном в мире баре, посетителей которого волновала судьба сломанных приборов. Я натянул куртку и стал прокладывать дорогу к выходу. Передо мной появился проход, вдоль которого стояли люди с мрачными лицами, и я в сильном замешательстве проскользнул к выходу.
– Хап, подожди! Подожди меня!
Услышав, как будильник спрыгнул на пол, я прибавил шагу и пролетел мимо пары вооруженных полицейских, калымивших охранниками на выходе. Проскочил сквозь маятниковую дверь[14], лелея надежду, что одна из створок вдарит по будильнику и отшвырнет его к барной стойке, и оказался на улице.
Надежда не оправдалась. Будильник догнал меня и теперь бежал рядом, пыхтя от напряжения. Я больше чем уверен, что звуки эти были насквозь фальшивыми и надуманными. Если уж чертов прибор умудрился добраться до меня из того места в Сан-Диего, где я вышвырнул его из окна последний раз, то небольшой спринт по улице ну никак не мог сбить ему дыхание.
– Ну, спасибо, – проворчал я, – теперь все в этом баре знают, как меня зовут. – Я хотел дать ему пинка, но он легко увернулся, отпрыгнув в сторону, а потом оказался прямо передо мной.
– Но это же здорово, – произнес будильник. – Может, заведешь новых друзей. Видишь – я не только полезный прибор для определения времени, но и могу помочь тебе с общением – например, сократить расстояние между душами в этом мире, где все вверх тормашками. Хап, я действительно могу помочь тебе.
