Гагик Саркисян - Лошадь смеется
— Вот дает! Везет же людям!
— Наверное, поэт-песенник. Песенку начирикал, картину купил. Это не ваша жемчужина: «Надейся и жди, вся жизнь впереди»?
— Я корреспондент газеты «Комсомольская правда». Лена, почему о нем никто не знал?
— Вы же пишете об одних лауреатах. А как складывается жизнь у настоящего художника?
— Не хочется верить в его смерть…
— Смерть одного человека. Кого это сегодня волнует? После освенцимов и майданеков мир перестал понимать, что такое трагедия. — Молодому посетителю было лет девятнадцать.
— Вы разве первый раз с этим сталкиваетесь? — спросила Карина.
— Я вас обидел?
— Вам бы это не удалось.
— Я слышал, вы когда-то хотели стать актрисой?
— Рядом с Вадимом можно было быть только его женой. И то не всегда удавалось.
— Не всегда?
— Да. Не всегда. Вас интересует моя или его судьба? Краски! Холсты! Кисти! Все это стоит недешево.
— Но вы продавали картины?
— Нет. Вадим хотел, чтобы картины висели здесь.
— А вы тоже хотели, чтобы они висели здесь?
— То, что хотела я, ровным счетом ничего не значило.
— Так тоже бывает.
— Так бывает? А может быть, не бывает иначе?
— Лена, а у вас есть какая-нибудь профессия?
— Я гример-парикмахер. Не звучит? Прозаично? Как это жена художника кому-то делает прически и накладывает грим на увядшее личико? Мне надоели ваши вопросы.
— Разрешите, я вас сфотографирую?
— Как хотите, я сниму трубку. Кто-то очень настойчив… Але? Вы завтра идете на банкет? Я занята. — Карина повесила трубку. — Вы, кажется, нащелкали меня в самых разных позах… Сдвинуться можно. Все хотят быть принцессами. Даже самые последние дурнушки. Но Москва не Париж…
— Но это не мешает вам пользоваться французской косметикой.
— Когда лжет нравственность, косметика только утончается, — сказал молодой посетитель лет девятнадцати. — Конкуренция. Пущены в ход все средства, чтобы скрыть свои недостатки…
— Разрешите сфотографировать «Алый водопад»?
— Нет. Неудачные репродукции скомпрометируют Вадима.
Олег обратил внимание, что дверь открыл и закрыл за корреспондентом один из двух гигантов, очевидно, временных телохранителей Кариной. Он их видел и в первое, и во второе посещение выставки. Рядом с ними вдова могла быть абсолютно спокойной за свое богатство.
— Вы не устали отвечать на вопросы?
— А мне все равно, я же ничего не делаю.
— А кто при жизни видел его картины? Я для статьи.
— Я видела. Вам этого мало?
— А другие?
— Пока он бился над своей манерой, над цветом, для всех он оставался инженером. Он не учился в Академии художеств. Это было его комплексом.
— Я вас понимаю.
— Меня? Я обычна, как все смертные.
— Я думаю о его жизни… Она так оборвалась…
— О его жизни надо было думать при его жизни.
— И ни у одной картины нет названия.
— Вадим считал, что картина сама за себя говорит.
— Барбизонцы тоже так считали. Камиль Коро говорил: «Впечатление — это все». «L'impression — c'est tout».
— Я помню, он показал «Лошадь» своему приятелю. А приятель нахамил, что это неестественно, что лошадь смеяться не может.
— Дураков на свете хватает.
— Нет. Он был не дурак. Он был негодяй. Теперь всем все ясно. А Вадим наглухо закрылся от людей.
— Тут мог помочь только Союз художников.
— Однажды Вадим обратился за помощью. С ним даже разговаривать не стали. А ежедневно бегать, умолять, клянчить… Унизительно. Да и когда? Утром на работу, вечером с работы. Нужно время и связи.
Ваграм слышал разговор и подумал: «На это нужна жизнь. Этому отдают жизнь…»
— Горькая ситуация, — сказал очень тихо Ваграму Олег. — Стыдно, что я о ней так плохо думаю.
— А ты думай хорошо, — улыбнулся Ваграм.
Какой-то посетитель шепнул на ухо Олегу; «Не побережье, а рай земной. Сады Эдема… Адама и Евы нет, но ясно, что они где-то тут. Обалденная кисть. А „Шоколадные сосны“ — в-от!.. А „Клоун“! Висит над планетой. Это же надо!.. Это как надо понимать, что вся наша земля — манеж, а там, наверху, клоун смеется?.. Да? Нет?..»
— Обалденная кисть, — прошептал Олег.
— А вы слышали, он еще и карикатуры на всех рисовал?
— Да? На всех? — спросил Олег.
— Ну, — посетитель изобразил руками, — на некоторых. Это было его хавтаймом… — посетитель обрадовался, что нашел собеседника.
— Не знаю, — на ухо посетителю шепнул Олег.
— Чуть погромче, — сказал посетитель, — а вот это уже шедевр! А? Шедевр? Нет?.. «Зеленая вселенная»… и море оранжевого цвета. Думаете, оно не бывает таким? Это вы его таким не увидели!
— Не увидел, — с огорчением согласился Олег.
— И я не увидел. А на самом деле оно такое. Я был в Прибалтике, на Пирите. Такое. Один к одному. Тут двух мнений быть не может. Таких людей беспокоят только вечные истины…
— Простите, — сказал молодой посетитель, — и все-таки меня удивляет, где ваш муж увидел планету, усыпанную розами? И чтобы по ней ходили одни влюбленные? Он что, газет не читал или телевизор не смотрел?
— У нас телевизор испорчен, — быстро ответила Карина, — а газеты из почтового ящика воруют.
— А вы поставили квартиру на охрану?
— Нет. А зачем? — Кариной не понравился вопрос.
— Да вы что? Застрахуйте все картины.
— Это не так легко сделать. — Карина не хотела говорить.
— Тут нужны эксперты. Каждую картину надо оценить. — Молодой посетитель знал все.
— Давайте я сам позвоню в Госстрах. Хоть какая-то гарантия будет.
— Сейчас мне не до этого.
— Не было бы поздно.
— Прекрасные работы, — сказал Ваграм.
— Это приятно, — Карина проявляла чрезвычайный интерес к Ваграму.
— Попробуйте добиться официальной выставки на Кузнецком или на Манеже. Москва должна познакомиться с таким художником.
— Помогите… Там ведь монстры сидят в МОСХе.
— А куда делась акварель «Винный погребок»?
— Я ее продала.
— Напрасно! — сказал Олег.
— Деньги. Нужны деньги. — Карина развела руками.
— Деньги придуманы как компенсация за человеческие пороки, — мягко сказал Ваграм, — как компенсация за нашу несостоятельность. Я имею в виду бешеные деньги, а не те, которые отличают бездельника от труженика.
— Какие они — бешеные или в смирительной рубашке, но кто вы без них?.. Ничтожество!.. А мне надоело быть ничтожеством… Надоели эти постоянные очереди, эта нищенская жизнь. Вадима нет. Ради кого?
— Спасибо за выставку, — сказал Олег.
— Пожалуйста, я рада, что вы приехали с таким милым приятелем.
— Я вас где-то встречал, — сказал Ваграм.
