Анна Мурадова - Беглая книга
— Кто? — насторожилась я.
— Ну, кельтанутые твои!
Надо же! Второй раз за сегодняшний день мне пришлось объяснять, что я не имею ничего общего с теми, кого я именовала несколько мягче — кельтоманами.
— Ой, Риточка, ну почему ты так это в штыки воспринимаешь? Молодежь собирается, студенты, им же надо чем-то увлекаться? Вот мы с друзьями в наше время после занятий знаешь, куда шли? К пивному ларьку. Стояли у ларька и пили дрянь, которой нет названия, из кружек, которые если и мыли, то черт-те как. А может, и совсем не мыли. Кругом грязь, окурки валяются. А они пиво пьют культурненько. За столами с белыми скатертями. И приносит им официанточка «Туборг» или «Гиннес», а не то пойло, которое я в молодости вместо пива хлебал. А потом музыку идут слушать там же. Да еще что-то новое узнают про этих кельтов своих. Чем плохо-то? Это ж не в подворотне стоять, дурью маяться, правда?
Я согласилась. Действительно, в чем-то он был прав. Я, правда, и в молодости у пивных ларьков не стояла. И вообще в наше время девушки не пили пива. Пивная была сугубо мужским заведением, и пойти туда для приличной девушки было просто немыслимо.
Володя посмотрел на часы и заторопился.
— Ладно, Риточка, извини, что я так тебя заболтал, замучил. Поеду-ка я домой, сколько можно тут сидеть. Хотя у тебя в доме всегда приятно так, тихо, никто на нервы не действует. А меня как приеду домой, начинают дергать. То жена «Вовка, сделай то, сделай это, ты же обещал!» то эти две: «Папа то, да папа се…» Устал я совсем. Но надо, надо… Ты в общем как выяснишь что-нибудь, звякни мне, а? Или давай я тебе позвоню в четверг, договорились?
— Да, договорились. Я оба листка у себя оставлю.
— Конечно. А я у Иришки выясню, откуда она это нарыла.
Володя ушел, а на душе у меня остался какой-то неприятный осадок. Я машинально перемыла посуду, потом сложила принесенные Володей листки в папку и перенесла с кухни на стол в мой кабинет, бывший когда-то маминой комнатой.
После смерти мамы мне часто было одиноко по вечерам, иногда я включала телевизор, но мелькающие картинки быстро утомляли меня. К тому же по «ящику» слишком часто показывали репортажи о всяческих катастрофах, терактах и заложниках, а меня это огорчало настолько, что я предпочитала не знать об этом ничего. Помочь всем несчастным, которые попадают в аварии, разбиваются на самолетах и вертолетах, и гибнут под пулями, я не могла, и испытывала каждый раз чувство какого-то непонятного стыда: вот я живая и здоровая, а они мертвые или увечные…
Поэтому, как только в новостях показали очередную катастрофу, я выключила «ящик» и повернулась к аквариуму. Лягушки уставились на меня своими круглыми глазками, и выражение мордочек и у них было такое, как будто они просто восторгались тем, что могут смотреть на меня. Это тешило мое самолюбие, хотя я знала, что у шпорцевых лягушек просто нет век, и поэтому из глаза всегда открыты.
— Вот так, дорогие мои, — сказала я им. — Если человек живет один, все считают, что ему заняться нечем, и лезут со всякими просьбами. Татьяне срочно надо, чтобы я ей сына нашла, а Володьке нужна сенсация. Я буду сидеть и текст исследовать, а он потом напишет статью в свою газету и получит большой гонорар. Так я говорю?
Они молчали, значит, были согласны.
— А вот если бы у меня был муж и дети, то меня бы все тут же в покое оставили. Сказали бы: Рита делом занимается, мужу носки стирает. А то, что у меня аспирантов толпа? А то, что мне статью в сборник сдавать? Это Рита балуется, можно на нее всякие поручения навешивать. А то, что Рита еще и преподает? Эх, лягуши, это тоже все несерьезно. Нет семьи, значит, человек ерундой занимается. Так ведь считается? Но вы-то меня понимаете? Они ничего не ответили, парочка даже повернулась ко мне задом, изящно взмахнув лапками. Видимо, осуждали тех, кто считает, что я занимаюсь ерундой. Мне уже надоела роль вечной помощницы, но я ничего не могу с собой поделать. Когда кто-то звонит и говорит «Рита, мне нужна твоя помощь!», у меня будто лампочка в голове загорается и включается программа под названием «Надо человеку помочь, друг я или кто?». Причем чаще всего помощи от меня требовали бескорыстной. Предположим, если я найду Димку (что сомнительно, скоре всего он сам найдется), и приведу его Татьяне за ручку, она вряд даже спасибо мне скажет. Набросится на своего отпрыска и завопит «Я тебя растила, а ты, неблагодарный…»
— Послушайте, лягуши, а вот что мне в голову пришло. Димка дружил с «кельтанутыми» и Володькина Ириша тоже. Может, она его знает? Надо будет связаться с ней и спросить. И откуда у нее эти рукописи? Ну, подумайте сами, даже если оба текста подлинные, то, как и тот и другой могли оказаться в Москве? Кому мог послать письмо Ле Пеллетье? Как вы думаете?
Они задумались. Чем-то в такие моменты они мне напоминали студентов на консультации перед экзаменом: так же смотрели на меня, не отрываясь, и молчали, потому что не могли ответить ничего путного. М-да, похоже, я уж слишком очеловечиваю этих земноводных. Но привычка мыслить вслух перед аудиторией и дома не давала мне покоя. — Кто мог быть адресатом письма? Какой-нибудь старый друг, ведь неблизкому человеку Ле Пеллетье не мог написать в таком тоне. Француз, а не бретонец, ведь речь идет о каких-то его парижских знакомых. К тому же, недавно переехавший в Бретань. И что мы, таким образом, узнали? Ничего. Куда Ле Пеллетье дел Библию, после того как увез ее с собой? Не знаете? И я не знаю. Володька как всегда в своем репертуаре. Слышал звон, да не знает, где он. Даже не спросил, кто и где снимал копии с документов. Может, эти листики его Ириша из Франции от кого-нибудь получила? Тогда Володька поедет от редакции во Францию проводить журналистское расследование. О! Тогда я попрошу, чтобы он мне оттуда подарочек привез, правда, лягуши?
Мне показалось, что они заулыбались, и я поняла, что порю откровенную чушь. Я вообще очень устаю от людей, поэтому сегодняшний вечер меня очень утомил. Особенно тяжело было с Танькой. Володя хоть поесть-попить принес.
Я выпила морковного сока, посмотрела на часы. Что ж, уже без двадцати одиннадцать, можно идти в душ и ложиться спать. Не успела я ничего сделать за этот вечер…
— Ну что, лягуши, пора, завтра мне рано вставать… Мне очень хотелось услышать в ответ «Ква, Ква, Маргарита-царевна, не кручинься, ложись-ка спать, утро вечера мудренее.». Но они молчали, видимо стеснялись мне это сказать.
10
…Бретань оказалась унылой и серой страной. Деревенские пейзажи поначалу удивляли Пауля и даже слегка вдохновляли своим сходством с романтическими гравюрами начала девятнадцатого столетия: увитые плющом раскидистые дубы, в ветвях которых колтунами спутывалась омела, свинцовые тучи, под свист солоноватого ветра несущиеся прямо над головой… Но под этим мрачно-романтическим небом ютились неопрятные приземистые фермы, где перед каждым домом высилась монументальная куча навоза. Коровы топтались в грязи и презрительно демонстрировали оккупантам свои перепачканные зады. Некоторые, особо бесстыдные, задирали хвосты и пускали длинную струю в сторону пришельцев. На кончиках хвостов грязь вперемешку с навозом слипалась и висела комьями, а на вымя лучше было и не смотреть. И хотя Пауль видел сам, как перед дойкой фермерша подмывала коров теплой водой, он все же не мог отделаться от чувства легкого разочарования. Нет, брезгливости он не испытывал. Пить парное молоко на бретонской ферме — это не в окопах сидеть. После окопов уже ничто не вызывало отвращения. Но все же он был рад, когда удалось наконец расположиться в чистеньком приморском городке.
