Геннадий Дмитричев - Что хуже смерти?
И ещё, появление «скотовладельца» говорило и о том, что у парней из Управления всё прошло без сучка и задоринки. Лоусэн с теплотой подумал о старине Кемпе. «Надёжный человек! За что не возьмется — сделает, как надо. Не было случая, что он кого-то подвёл. Скорее себя подставит под удар… Кстати, в центре уже должны знать о «госте»», — Гарри нащупал миниатюрный микрофон под крышкой стола — всё в порядке.
* * *Синьор Родригес оказался пунктуальным человеком. На следующий день, ровно в одиннадцать секретарша доложила о его приходе. В следующую секунду он сам появился в дверях и, улыбаясь с протянутыми руками, двинулся навстречу Лоусэну:
— Здравствуй, здравствуй, дорогой! Ну, вот и я, — он энергично затряс руку Гарри.
— Здравствуйте, синьор Родригес, — пытаясь высвободиться, ответил тот. — Садитесь, прошу вас.
Гость уселся в предложенное кресло.
— Ну-с, как наши дела? — всё ещё с улыбочкой спросил «скотовладелец», однако в его голосе чувствовались плохо замаскированные нотки тревоги.
— Что ж, я готов, — ответил Гарри.
— Очень хорошо, просто отлично! — просиял Родригес, казалось, он был готов расцеловать Гарри. — Вы не представляете, как я рад!
Лоусэн учтиво улыбнулся.
Из «дипломата» синьор Родригес достал какие-то бумаги.
— Вот билет и виза, осталось уладить кое-какие формальности…
Гарри кивнул.
— Но вы должны простить меня, док… к сожалению, я не смогу сопровождать вас. Неожиданно возникли неотложные дела. Надеюсь, понимаете? Бизнес… Но не волнуйтесь, — поспешил добавить он, — сразу же, по прибытии вас встретят. Однако никакие дела не помешают мне сопроводить в аэропорт. Итак, самолёт в два часа…
— Значит у нас ещё куча времени, — прервал его Гарри. — Не откажетесь выпить со мной чашечку кофе?
— Большое спасибо, — вновь чему-то обрадовался синьор Родригес, — не откажусь.
Глава 3 ДОРОГА В НЕИЗВЕСТНОЕ
В аэропорту синьор Родригес вёл себя вполне естественно, как обыкновенный пассажир или провожающий. Ничего подозрительного Гарри за ним не заметил. «Скотовладелец» ни с кем не вступал в контакт, даже при помощи взглядов, хотя Лоусэн внимательно следил за своим спутником, конечно, незаметно для того.
Вернее, Родригес вступал в контакт с множеством людей — он оказался довольно общительным человеком, о чём Гарри догадывался и раньше, но всё это было не то… А между тем, за ними явно наблюдали. Разведчик почти, что кожей ощущал это. Причём следили не его коллеги из Управления — их-то он давно выявил. То, что он не мог распознать наблюдавшего за ними человека или группу людей, немного нервировало.
Тоже чувство Лоусэн испытал и в самолёте. Он ощущал чей-то тяжёлый взгляд, который, казалось, вот-вот просверлит дыру в затылке. Ему стоило огромных усилий, чтобы не оглянуться и не узнать, наконец, кто буравит взглядом его спину.
А в целом полёт прошёл успешно. Он даже не утомился, в чём, были «повинны» комфорт, царящий в салоне авиалайнера и работа стюардесс. Хотя время перелёта составило около трёх часов. Но из самолёта, в порту назначения Лоусэн вышел слегка обеспокоенный. Вопреки заверениям синьора Родригеса в том, что его встретят с лимузином чуть ли у трапа самолёта, Гарри никто не ждал ни с лимузином, ни без лимузина. По местному времени здесь был уже вечер, а в этих краях темнота наступала мгновенно. Предстояло пройти ещё паспортный и таможенный контроль, что он без проволочек и сделал. Однако, поднявшись на эскалаторе в зал ожидания, в растерянности остановился, не зная, как поступить дальше. В голову пришла мысль: «Интересно, как меня узнают встречающие? Особенно среди такой прорвы народа! Не лучше ли было оставаться внизу? — но потом подумал, что так мог рассуждать настоящий Генри Пирс, но не агент ЦРУ. Но тут же одёрнул себя: — а кто же я сейчас — именно Пирс, и должен вести себя соответственно».
Гарри постарался придать лицу озабоченное выражение и огляделся вокруг. Потом снял пиджак, перекинув его через руку, и ослабил узел на галстуке.
— Ты доктор Пирс? — услышал он за спиной.
Гарри быстро обернулся. Перед ним стоял здоровенный дядина, без преувеличения на целый фут выше его, почти до самых бровей заросший иссиня-чёрной бородой. Он был одет в европейский костюм, застегнутый на все пуговицы, засаленный и помятый, а на голове «красовался» белый тюрбан, тоже, мягко говоря, не первой свежести.
«Бог мой, как только его пропустили в здание аэропорта!» — подумал Гарри.
— Да, это я, — ответил он. — А вы, наверное, по поручению синьора Родригеса? Он говорил…
— Идём, — грубо перебил встречающий и, легко подхватив его дорожную сумку, широко зашагал к выходу. Гарри ничего не оставалось, как последовать за ним.
На стоянке машин громила подошёл к старенькому, обшарпанному, джипу.
«Это, наверное, и есть лимузин?» — подумал Лоусэн.
Закинув баул доктора в багажное отделение, причём Гарри начал опасаться за целостность некоторых вещей, громила бесцеремонно подтолкнул его к джипу, что, по-видимому, должно было означать приглашение к посадке и, обойдя машину, легко вскочил на водительское место.
Впереди стоял роскошный «Шеврале» сиреневого цвета, перегораживающий проезд со стоянки.
«Наверное, придется долго сигналить?» — вновь подумал Гарри, устраиваясь на жёстком пассажирском сиденье.
Но случилось неожиданное: бородач запустил мотор и, не моргнув глазом, протаранил «Шеврале», освобождая себе дорогу.
«Крутой парень. И вооружён «до зубов», — разведчик заметил, выглядывающий из-под брезента, рожок автомата. А за поясом у громилы угадывался пистолет, весьма внушительных размеров. — Впрочем, мне, кажется, опасаться нечего, скорее всего этот великан, послан для моей охраны, а не для каких-то других целей».
Гарри попытался задать водителю несколько вопросов, но безрезультатно. Парень, по-видимому, кроме тех четырёх слов, произнесённых в аэропорту, ни бельмеса не понимал по-английски. Впрочем, результат оказался тот же, когда Лоусэн перешёл на арабский.
ЦэРэУшник поминутно оглядывался, ожидая воя полицейской сирены. То, что выкинул этот малый, в его мире так просто с рук не сошло бы. Но здесь, кажется, царили иные законы. Глядя на невозмутимое лицо неразговорчивого спутника, Гарри немного успокоился. А так как от того невозможно было добиться ни единого слова, стал думать о своём.
