Дин Кунц - Оборотень среди нас
Видение поменялось, Сент-Сир увидел мертвого мальчика — лицо исказилось от боли, стеклянные глаза смотрели в потолок — картинка растаяла как дым.
Хотя она была даже не дымом.
Палатка и серо-зеленые леса исчезли.
Сент-Сир вернулся в реальность, к тяжелой мебели, мерцанию свечей и старой женщине с одеялом на коленях…
— Мне бы хотелось знать… — начал было детектив.
— Она спит, — перебил его Дэйн.
— И когда она проснется?
— Повезет, если не к утру. Ей было трудно показать это, но она понимает, что должна предостеречь нас.
— Что дальше?
— Возвращаемся. А что еще нам остается?
Выйдя наружу, они остановились под кроной большого дерева и очистили легкие от спертого воздуха.
— Это ничего не значит, — сказал Сент-Сир.
— Как вы можете так говорить? — Дэйн повернулся к нему, покраснев от ярости. — Вы видели, что простое оружие не сработало против волка, напавшего на брата Норьи.
— Цыгане нервничали и запаниковали. Они могли промахнуться, и, готов поклясться, они стреляли только чтобы не подорвать авторитет.
— А как же болезнь?
— Обычная болезнь. Волк, укусив, заразил их. Об этом сказано в докладе «Климикона».
— А неприязнь к свету?
— Симптом многих заболеваний, при которых могут быть инфицированы глаза.
Дэйн резко мотнул головой:
— Но это еще не все. Что насчет второго ребенка, убитого в палатке? Зайдет ли дикое животное в палатку за добычей?
— Возможно. Это гораздо вероятней, чем оборотень, о котором говорит Норья.
— И тот факт, что люди не смогли найти ни одного волка в окрестностях?
— Они искали недостаточно тщательно. Могли что-нибудь пропустить.
Дэйн спросил:
— Что насчет девочки, почти третьей жертвы?
— Она знала, что играет с братом Норьи, — терпеливо объяснил Сент-Сир. — Она не ожидала ничего другого. Когда волк напал на нее, она впала в истерику. Она видела, как мальчик вел ее, и, не способная здраво соображать, вспомнила о ду-ага-клава. В ее голове все перепуталось, волк стал мальчиком, а мальчик — волком.
— Неубедительное объяснение, вам не кажется?
— Нет, — ответил Сент-Сир. — Будучи детективом долгое время, понимаешь, что ни один свидетель не расскажет все так, как оно было на самом деле; чаще всего они видят их по-другому. Маленькая девочка — не самый надежный источник информации.
— Вы говорите, что они убили невинного ребенка.
— Боюсь, для меня это именно так и выглядит.
Дэйн ударил кулаком в ладонь:
— Но, черт возьми, вы видели, как он превращался в волка. Вы видели, как он пытался разорвать горло девочки!
— Не думаю. То, что я видел, было создано сознанием Норьи таким, как она это представляла. Она не видела, как на девочку напали, она только слышала, как об этом рассказывали.
— Но она может видеть будущее, почему же вы думаете, что прошлое ей недоступно?
— Да, она предсказательница. Но, как и большинство ясновидящих, она не может управлять своей силой — не говоря уже о том, чтобы восстанавливать частички чужого прошлого. Она телепатический картограф, Дэйн, который показал нам свои красочные фантазии и больше ничего.
— Я считаю, что вы не правы.
— А я считаю, что я прав. Но, все-таки, я рад, что пошел с вами. До сих пор я считал теорию ду-ага-клава более возможной, чем она того заслуживала — внимания достойно разве что предположение о заражении крови. Теперь, увидев, на чем основываются эти легенды, я отвергаю версию оборотня.
«Верное решение».
Дэйн явно не был согласен с биокомпьютером.
— Скоро вы увидите, — сказал он. — Норья права, я уверен в этом.
Сент-Сир ответил:
— Также, я рад, что пошел с вами потому, встретил здесь Саларди. Или собираюсь встретить. В какой палатке он живет?
— Там, — Дэйн указал на абстрактно раскрашенную желто-зеленую палатку. — Чего вы от него хотите?
— Мне вдруг пришло в голову, что человек, сбежавший от уголовного обвинения из Внутренней Галактики и живущий в паре часов ходьбы от вашего дома, заслуживает внимания.
— Зачем Саларди убивать нашу семью? Мы его почти не знаем.
— Возможно, у него нет ничего против вас. Давайте посмотрим, что сможем у него узнать, — с этими словами он зашагал к ярко-раскрашенной палатке.
Саларди отозвался после того, как они дважды его окликнули, он открыл дверь и остался стоять на пороге, видимо, не собираясь пригласить их внутрь.
— Что это значит? — спросил он их.
Когда представлялся, Сент-Сир заметил, что глаза Саларди сузились при слове «детектив».
— Мы бы хотели, чтобы вы ответили на несколько вопросов.
Саларди задумчиво погладил бороду, взглянул на Дэйна, и ответил:
— Хорошо. Я отвечу на то, что посчитаю нужным.
— Как долго вы живете с цыганами?
— Четыре года.
— Вы археолог?
— Нет.
— Но мне сказали, что вы пришли сюда с…
— По профессии я роботехник, археология — мое увлечение. Я сопровождал археологов, чтобы по надобности чинить их узкоспециализированных роботов.
— И вы решили остаться.
Саларди промолчал.
— Почему же вы остались здесь, среди чужой расы, без всяких удобств?
— Просто они мне нравятся. Всего лишь. Федералы заключили с ними мерзкую сделку. Я предпочитаю жить среди них, чем среди себе подобных. Мой собственный мир позорит меня.
— Какую сделку? — спросил Сент-Сир.
Саларди скрестил руки на бочкообразной груди и сказал:
— Федералы всегда говорят, что планеты превращаются в колонии без войны. Когда я пришел сюда с землекопами, то узнал, что здесь была война, чертовски короткая и жестокая, во время которой Дарманцы были разлучены.
— Они были примитивными, но обладали творческим потенциалом и жили по тщательно структурированной социальной системе. Мы выгнали их, больше половины были убиты, еще четверть умерла от болезней. Хотя это было давно, я до сих пор не могу смириться с этим. То, что я сделал, было непростительно. Знаете ли вы, что эти люди не знали, что такое война до нашего прихода? Полтора миллиарда Дарманцев живет во всем мире, и ни один из них в жизни не брал в руки оружия. Со стороны правительства было нелепо затевать войну. В два месяца численность Дарманцев сократилась до двухсот тысяч. И еще эта болезнь… И сейчас, поняв, что они неспособны к военным действиям, федералы прекратили истреблять их и позволили жить, пускай и в бедности, на планете для богатых. Так они и заключили эту мерзкую сделку.
Человек говорил с пламенным красноречием фанатика. Сент-Сир, решив воспользоваться его эмоциональным всплеском, спросил:
