Дэн Симмонс - Флэшбэк
— Понимаешь, — говорит Дара, — будь ты астрономом, мы бы жили где-нибудь на вершине горы. Может, на Гавайях. По крайней мере, далеко от всего этого.
Ник поворачивается…
Ник знает, что вот сейчас он должен повернуться, и именно в этот момент он поворачивается.
…смотрит на жену и кладет большую руку на ее увеличившийся живот.
— Не думаю, что ты захотела бы жить на вершине гавайского вулкана, детка, когда настает время рожать, а ближайшая больница и акушер — в двух милях ниже и за двумя островами.
Ник пожалел о сказанном, еще не успев закончить фразу. Беспокойство Дары в связи с беременностью — после трех выкидышей — может сравниться разве что с его собственным.
«Все будет в порядке», — подумал тот Ник, который находится как внутри, так и снаружи этой реальности. Он слабо ощутил — или ему показалось, что ощутил, — как его другие флэшбэчащие «я» думают то же самое в то же мгновение, хотя обычно флэшбэкер не может фиксировать присутствия самого себя во время предыдущих посещений. Он, конечно, не мог уловить мыслей своего другого флэшбэчащего «я» так, как мог чувствовать и разделять мысли и эмоции тогдашнего Ника.
— Я хороший коп, Дара, — говорит Ник; он смущен собственными словами о больнице и акушере, но все равно гнет свою линию. — По-настоящему хороший.
Дара накрывает своей маленькой ладонью его большую руку, лежащую на ее животе.
— Из тебя мог бы выйти неплохой астроном; мой Николас. По-настоящему хороший астроном. Но звезды — это нечто прекрасное, достойное восхищения…
— Совсем как ты, девочка, — шутит Ник, зная, что она сейчас скажет, и желая сменить тему.
— …и удивления, — твердо повторяет Дара, которая не хочет свести все это к шутке. — А с чем имеешь дело ты? С преступниками, наркоманами, свидетелями, кучей других полицейских, даже с некоторыми жертвами, адвокатами, юристами. Они порождают только отвращение, цинизм и отчаяние. После колледжа тебе надо было понять, что ты слишком чувствителен для копа. Я думаю, тебе нравятся чисто внешние вещи — ирония, сдобренная адреналином, работа кое с кем из коллег, то, что ты хороший коп… но по сути, все это разъедает тебя, как кислота. И так будет всегда.
Ник убирает руку с ее живота и прихлебывает пиво. К первому вертолету присоединился второй, и теперь оба они облетают территорию к северу от ботанического сада, обшаривая прожекторами землю. Лучи напоминают то трости двух слепых, нащупывающих путь, то — в уменьшенном и перевернутом варианте — свет от прожекторов, обыскивающих небо Берлина или Лондона во время Второй мировой. Не хватает только, думает Ник, бомбардировщиков — «Б-17» или «хейнкеля», пойманных в перекрестье лучей. За прожекторами и навигационными огнями вертолетов не видны звезды. Шум двигателей эхом отдается от кирпичных домов и деревьев на их улице, от старых, крохотных, полуразрушенных гаражей, построенных на соседней улочке еще в 1920-е годы.
Нику не нравится, что их покой нарушили. У него свободны не только суббота и воскресенье, но и — совсем уж неслыханно — вечер пятницы, который он провел…
Разделяя его с другим Ником, который парит рядом, слушает, чувствует, переживает…
…кося в такую жару траву, подрезая живую изгородь и свисающие с соседнего участка ветки неухоженных деревьев, ремонтируя петли на дверях древнего гаража, крутясь вокруг Дары в доме. У нее тоже выдалась редкая свободная пятница — Дара работает секретарем у помощника окружного прокурора, — и она весь день занималась всякой мелочевкой, готовила дом к появлению ребенка, пока Ник косил, чинил, поправлял и вообще путался у нее под ногами. На нем старые, самые удобные домашние брюки и хлопчатобумажная безрукавка и кроссовки в пятнах краски: они с Дарой недавно ремонтировали будущую детскую.
На Даре голубой свободный топик и старые капри — и то и другое настолько захватанное, что, надев их, она не пользуется передней дверью.
Но она в тот день несколько раз выходит во двор через заднюю дверь, со стаканчиком охлажденного лимонада и (один раз — удивительно, превосходно) со свежеиспеченным шоколадным печеньем для вспотевшего мужа.
Это единственный вечер за несколько недель, когда у Ника в кобуре на левом бедре нет пистолета.
Ник Боттом любит и дом, и этот район; он знает, что Дара тоже их любит. Эта часть города — к юго-западу от Денверского ботанического сада и к югу от Чизмен-парка — застроена высокими, типично денверскими домами-квадратами из кирпича вперемешку с небольшими кирпичными бунгало, вроде того, что четырьмя годами ранее едва-едва сумели купить Ник и Дара. Да и то пришлось брать кредит у полицейского профсоюза.
Район к тому же относительно безопасен благодаря полицейским. После первых волн рецессии десятилетием ранее его стали обживать банды, умножилось число преступлений, а некоторые из больших домов, заложенных владельцами, превратились в притоны и жилища для нелегальных иммигрантов с Ближнего Востока. Во втором десятилетии нового века сюда начали переезжать старшие полицейские чины и детективы. За ними последовали другие, с недавно созданными семьями, и принесли с собой немного стабильности. Даже в современную эпоху — новая администрация в Вашингтоне назвала этот год (год беременности Дары) Годом ясного видения — эпоху, когда почти все штатские носят пистолет, присутствие десятков полицейских с семьями оказывало на район успокаивающее воздействие.
А у полицейских с семьями всегда была дурная привычка, разделяемая мафией: проводить свободное время почти исключительно с другими полицейскими и их семьями. И это давало Нику ощущение подлинного товарищества. В прошлом мае, на День поминовения, Ник и Дара устроили пикник и крокетный турнир: пришли шестьдесят с лишним человек. Патрульный по имени Джерри Коннорс, знакомый Нику уже несколько лет и разделявший любовь супругов к старому кино, в субботу по вечерам устанавливал цифровой проектор и показывал фильмы. Экраном служила простыня, закрепленная на боковой стене Никова гаража. Половина свободных от дежурства полицейских собирались у Джерри, рассаживались на садовых стульях, попивали пивко и ждали всяких ляпов и монтажных ошибок — вроде той сцены в кафетерии у горы Рашмор в хичкоковском «К северу через северо-запад», когда один паренек затыкает оба уха пальцами ДО ТОГО, как Эва Мари Сейнт достает из своей сумочки пистолет, чтобы выстрелить в Кэри Гранта. Джерри любит рассказывать всем о таких ляпах до начала показа.
И еще Джерри задает дельные философские вопросы полицейским и другим соседям на садовых стульях — пусть поразмышляют во время просмотра. А вопросы у него такие: «Джеймс Мейсон и его первейший шпион-помощничек Мартин Ландау — они голубые и влюблены друг в друга? Я что имею в виду — вы послушайте, как Ландау в роли Леонарда говорит о своей женской интуиции и как Мейсон отвечает: „Слушайте, Леонард, вы же ревнуете…“»
