Евгений Сухов - Режимный апокалипсис
Докурив сигарету, Покровский хотел было уже зайти в дом, как неожиданно у созвездия Возничий вдруг вспыхнула ярко-красная точка, которая тотчас двинулась по небу в направлении созвездия Тельца, все более увеличиваясь в размерах, пока, наконец, не превратилась в большой огненный шар, оставляя за собой переливающийся желто-оранжевый след. Это был болид, крупный метеорит, вторгшийся на огромной скорости в атмосферное пространство. Через каких-то несколько секунд окрестность залило светом, как случается лишь в полдень. Метеоритный след, толстой расширяющейся полосой прошедший через все небо, преодолевал атмосферные слои, хаотично меняя при этом цвета.
Освещенный им лагерь будто бы вынырнул из ночного мрака. Покровский увидел солдата, стоявшего на вышке с открытым ртом и расширенными от ужаса глазами и наблюдавшего за падением болида. Неожиданно свечение брызнуло во все стороны красными светящимися осколками и тотчас погасло, вернув в поселок ночь. А еще через несколько секунд Покровский услышал отрывистые глухие удары. Прошла, наверное, минута, прежде чем раздался звук, напоминавший орудийный залп.
Некоторое время на ночном небе плыла туманная дымка, напоминавшая о прилетевшем из космоса пришельце, а потом исчезла и она, проглоченная ночным полумраком.
— Вот это да, — невольно протянул Афанасий, впервые став свидетелем такого явления.
Интересно, где могут быть его осколки? Скорее всего, упали в море, оставив после себя лишь расплывающиеся круги. Афанасий даже не заметил, как огненный кружок от сигареты подобрался к самым пальцам и начинал зло пощипывать кожу, заставив обратить на себя внимание.
— Проклятье! — невольно выругался он, отбросив сигарету в сторону. — Наверняка будет ожог.
В дверях его встретила перепуганная хозяйка, невесомый ситцевый халат небрежно прикрывал красивые плечи, через тонкую материю строптиво и по-девичьи торчала крепкая грудь. Покровский готов был поклясться, что коротенький халатик являлся единственным препятствием, разделявшим их, и, прояви он хотя бы толику напористости, твердыня сдастся на его милость.
Он невольно отвел взгляд, преодолевая соблазн.
— Перепугалась вся… Что же там такое было? Неужели стреляют? С чего бы это? — подняла хозяйка на него черные глаза, казавшиеся в ночи особенно глубокими и выразительными.
От нее дохнуло таким домашним уютом, которого так не хватало ему в последнее время, что не в силах более сопротивляться, Афанасий положил ладони на ее покатые плечи, почувствовав пальцами волнующее женское тепло. Хозяйка слегка подалась вперед, и в него ткнулась мягкая женская грудь.
— Это упал болид, — негромко произнес он подсевшим голосом. К горлу подкатил сухой спазм, и, стараясь справиться с ним, Афанасий сдавленно сглотнул. — Он всегда больших размеров и может весить тысячи килограммов.
— Болид? — удивилась женщина, продолжая смотреть на него снизу вверх. Женская невесомая рука слегка коснулась его ладони, приласкав. — Было светло как днем.
— Да. Я видел…
— Говорят, это скверная примета.
— Не знаю…
Разве думал он двадцать лет назад о том, что увлечение астрономией поможет ему в соблазнении красивой женщины.
Хозяйка смотрела на него широко открытыми глазами. Похоже, что астрономия проняла ее не на шутку. Покровский всегда знал, что это очень интересная наука, но вот только никогда не подозревал, что она может быть и весьма эротичной.
— Проходи в дом, — негромко и просто произнесла Кристина. — Нас могут увидеть.
Афанасий не возражал. Прикрыл за собой дверь и задвинул ее на щеколду. Так, на всякий случай… Даже сейчас, оставшись в темном коридоре, он видел ее горящие и слегка повлажневшие глаза.
— Пойдем, — потянула она его за руку. — Я тебя все ждала, а ты не решаешься.
Прошли в прохладную горницу, по стенам которой были развешаны фотографии. На одной из них Афанасий узнал начальника колонии.
— Извини меня за вопрос… Может, это некстати… В каких ты отношениях с Евдокимовым?
— Надеюсь, что в хороших, — слегка улыбнулась Кристина. — Он мой старший брат. Паша меня все время опекал… Даже сейчас это делает, хотя я уже стала большой девочкой и совершенно не нуждаюсь в его заботе. Мы рано остались без родителей, он мне был и за отца, и за мать.
— Понимаю…
— А ты нерешительный, — прижалась она к Афанасию всем телом, и он, ощутив плавную линию ее бедер, невольно сглотнул, осторожно распахнул ее халат, некоторое время полюбовался ее стройным, почти девичьим телом, а потом, принявшись расстегивать рубашку, пробормотал:
— Разве что с женщинами.
Людмила пришла на следующий день. Перешагнув порог, тюкнула мужа в щеку и, воткнув небольшой букет гвоздик, что держала в руке, в хрустальную вазу, просто сообщила:
— Купила на рынке. — Посмотрев на смурного Шашкова, продолжила: — А ты чего такой невеселый? Случилось что-то?
Людмилу Степан Федорович любил. Возможно, даже больше, чем она того заслуживает. Безо всякого мужского эгоизма считал, что она имеет право на какие-то небольшие собственные секреты, единственное, чего он не мог терпеть, так это ложь.
«И угораздило жениться на молодой, чтобы беспрестанно изводиться ревностью!» — в досаде подумал Шашков.
Прежде Людмила работала в секретариате, и до смерти жены он ее совершенно не замечал, даже не знал, как ее зовут. Впрочем, как и других женщин. Но потом, оставшись в одиночестве, затосковал. Правда, у него была дочь, но она, уже в статусе замужней женщины, наведывалась к нему довольно-таки редко, и ее всегда незапланированное появление лишь подчеркивало его одиночество и болезненно напоминало об ушедшей супруге.
С тоской, переламывающей его изнутри, следовало что-то делать, иначе можно было сойти с ума. Поэтому через два года после смерти жены он женился на женщине, которая была рядом с ним, на Людмиле. Тогда ему казалось, что он, наконец, нашел дом и долгожданный покой, но теперь что-то подсказывало ему, что он поторопился в своем выборе. Последний год в их семейных отношениях выдался особенно напряженным. Или ему это только казалось?
— Ты написала, что отправишься к маме, будто бы она болеет, — произнес Шашков, пытаясь разглядеть в девичьих глазах фальшь. Но они смотрели на него ясно и напоминали летний рассвет.
— Да, и что? — удивленно спросила Людмила.
— Валентина Ивановна приходила…
Она поправила цветы в вазе.
— Я знаю… Слава богу, что мама поправилась. Просто мы с ней не согласовали время. Так ты меня ревнуешь, что ли? А ну, посмотри на меня… Ревнуешь! Признавайся!
