Джим Батчер - Холодные деньки
Я небрежно натянул его красную кепку на голову, дурачась, козырнул и, подмигнув, сказал:
— У тебя проплешины от шляпы.
Снова раздался хор вызывающего ломоту в костях смеха сидхе. Заставлять их смеяться со мной так же неприятно, как слушать их смех надо мной.
Лицо Шляпы покраснело от ярости, и я мог видеть, как лопаются капилляры в его глазах.
Блин-тарарам, гад не особенно встревожился, когда я сломал ему колено. Но стоило тронуть его шляпу и унизить перед равными ему по положению — и парниша уже взвинчен до предела. У каждого своя система ценностей.
Я занёс ногу для первого шага, и Шляпа прыгнул на меня. Он врезался в меня, и я потерял равновесие, мы оба оказались на полу. Его глаза пылали, он позабыл о галстуке и вцепился мне в горло обеими руками.
Он был силён. Думаю, что, возможно, я был более сильным, но у меня была только одна здоровая рука. Я ударил его по предплечьям — его хватка была достаточно сильной, чтобы его ногти почти наверняка оцарапали меня и пустили кровь. Он зашипел и сразу же отдёрнул руки, а я впечатал своим коленом в его сломанное. И выскользнул из-под него, пока он кричал от боли. А потом навалился на него.
Мы перекатились пару раз, и я не могу сказать, кому из нас при этом было больнее. Он мог использовать обе руки. Я мог бы в ответ пустить в ход обе ноги — но он был чертовски шустрее меня, и, сделав обманное движение, каким-то образом умудрился оказаться у меня за спиной и локтевым захватом пережать горло. Я подсунул два или три пальца под его руку, пытаясь вырваться. Это не принесло особой пользы. Мне удалось ослабить давление, но я не мог оторвать его от себя, в голове уже начинало пульсировать.
Ещё один порыв воздуха донёсся от сидхе, я чувствовал, как они подались ближе, их интерес был почти исступлённым: сотни и сотни похожих на самоцветы глаз сверкали, как звёзды, а свет стал меркнуть. Сарисса уставилась на меня широко раскрытыми глазами, её лицо выражало ужас.
Но… она когда-то успела потерять одну из туфель.
Я смотрел, как она вытянула босую ногу и сумела поднять с пола одну из своих упавших стеклянных заколок. Удерживающий её уродливый огр этого не заметил. Он слишком пристально следил за дракой.
Сарисса перехватила заколку обеими руками, держа за концы, и сломала посередине.
Из осколков чёрного стекла выпал тонкий стальной стержень. Не глядя, она просто подняла руку и прижала его к нижней стороне запястья огра.
Фэйре — без разницы, сидхе или кто-то ещё — не могут терпеть прикосновение железа. Для них это хуже, чем расплавленный плутоний. Он обжигает их, как огонь, оставляет шрамы, отравляет их. В фольклоре полно упоминаний о холодном железе, и широко распространено мнение, что вышесказанное относится только к холодному кованому железу, но это чушь собачья. Когда в старых историях говорится о холодном железе, это куда поэтичнее, нежели «горячий свинец». Если вы хотите причинить боль одному из фэйре, вам просто нужно железо, включая любые сплавы, содержащие его.
И скажу вам, это для них всегда болезненно.
Запястье огра взорвалось во внезапной вспышке жёлто-белого пламени, ослепляющего, словно сварочная дуга. Огр взвыл и отдёрнул руку от головы Сариссы, как ребёнок, экспериментирующий с монетой и электрической розеткой.
Сарисса крутанулась на пятке и хлестнула маленьким стальным стержнем по бедру огра.
Тот взвыл с первобытной яростью и отпрянул назад, рефлекторно выбросив длинную руку в её сторону.
Сариссе досталась лишь малая часть удара, но этого было достаточно, чтобы сбить её с ног. Она упала в нескольких футах от меня и ошеломлённо подняла взгляд.
Её нижняя губа была сильно рассечена.
Огромная рубиновая капля сорвалась с губы и повисла в воздухе, сверкающая и совершенная, замерев на целую вечность. И, наконец, упала на ледяной пол.
Стоило капле коснуться сверхъестественного льда, как раздалось оглушающее шипение, звук, одновременно похожий на шипение раскалённой сковороды и взрыв под высоким давлением на производстве. Лёд под каплей крови раскололся, будто капля была невообразимо тяжела, и паутина тёмных трещин разошлась на пятьдесят футов.
Музыка оборвалась. Красная Шляпа замер, как и все вокруг.
Мэб поднялась с кресла и, каким-то образом совершая это движение, она переместилась, будто само движение перенесло её ближе к месту происшествия. Когда она приблизилась, бледный цвет её наряда потемнел до вороновой черноты, словно в воздухе были рассеяны крохотные капли чернил. Её волосы потемнели до того же оттенка, глаза заполонила непроглядная тьма, а ногти стали под цвет наряда. Могло показаться, что кожа сильнее натянулась, придав её прекрасным чертам вид измождённости и ужаса.
Красная Шляпа резко вздрогнул и обхватил себя руками, пытаясь успокоиться. Стоит воздать ему должное: возможно, он и был садистским кровожадным чудовищем, но далеко не дураком.
Бушующий горящий огр был слишком недалёк, чтобы осознать произошедшее. Тлеющий и разгневанный, он, топая, подошёл к Сариссе.
— Рыцарь, — хлёстко произнесла Мэб.
Мэйв подошла к краю помоста и сжала пальцы в кулаки, скривив губы.
Я не поднимался с пола — для этого не было времени. Вместо этого я сфокусировал волю на притопывающем огре и направил свои гнев и боль в заклятие, смешав их с ледяным источником силы, заключённой во мне. Я освободил энергию, прокричав:
— Ventas servitas!
Огр был в нескольких ярдах от Сариссы, когда вызванная мною буря арктического ветра врезалась в него и оторвала его массивную тушу от пола. Это отбросило огра прочь на добрых десять футов. Он рухнул, вонзив когти в лёд, и попытался встать на ноги.
Я поднялся с пола, остро ощущая за левым плечом мрачное присутствие Мэб, наблюдающей за Зимним Двором.
Как я уже говорил Сариссе, это был мой первый день в тюрьме. И тюремный двор был полон существ, которые могли и хотели убить меня, если бы им представился шанс. Пришло время преподать им всем наглядный урок.
Я потянулся к холоду внутри меня. Касаться этой силы было болезненно, как бросаться в ледяную воду, как вылезать из-под тёплого одеяла в бросающий в дрожь холод неотапливаемой квартиры зимним утром. Мне это не нравилось, но я знал, как его заполучить.
Всё, что я должен был сделать — это подумать обо всех тех, кого я оставил. О каждом, кого я оставил позади, в Чикаго. Мой брат, Томас. Моя ученица, Молли. Мои друзья. Моя дочь. Кэррин. Я думал о них и чувствовал, как что-то в моей груди разрывается на части.
Зима внутри меня была мучительна в своей агонии, но, по крайней мере, когда я в неё погрузился, я перестал чувствовать.
