Виктор Гончаров - Долина смерти (Искатели детрюита)
— Как у себя дома, — усмехается в пробивающуюся бороду.
Еще прислушался: все в порядке. Где-то, — должно быть, через комнату, — тикают часы. Засветил электрический фонарик — в комнате следы недавнего разрушения, следы взрыва: щепы, обломки, куски штукатурки. В угол заметено битое стекло от химических приборов. В полу — дырка. Прожженная. В стене другая, того же происхождения.
Ест глазами Безменов каждую мелочь, запоминает малейшую деталь. «Дома переварю», — думает.
— Что ж, идти дальше?.. Надо идти. Этого мало. Хорошо бы побеседовать с самим дьяконом. Назваться его доброжелателем, что ли? — мелькает соображение.
Налег плечом на дверь. Прикрыта плотно. По опыту знает: двери надо открывать сразу, резко — тогда не скрипят.
Налег еще раз. Дверь, немного посопротивлявшись, действительно, поддалась без скрипа, но она, оказывается, была замкнута на щеколду, и щеколда сорвалась с гвоздем вместе. Упала с дьявольским стуком…
— Скрыться или не скрыться? — секунду размышляет ночной визитер. — Лучше скрыться, а впрочем…
Шлепающие звуки босых ног; приближаются к нему.
— Это ты, Ваня? — сонный, но нисколько не испуганный женский голос.
— Вот-те клюква! — изумился визитер. — Меня здесь знают. Или совпадение?
Нажимает кнопку фонаря.
На пороге в лучах яркого света щурится дебелая женщина в откровенно ночном костюме.
— Брось дурить, Ванька, — ворчит ласково, как сытая кошка. — Почему вчера не пришел в сад?..
— Видите ли… — начинает Иван Безменов.
При звуке чужого голоса женщина вздрагивает, но пугается, нужно отдать ей справедливость, очень мало.
— Видите ли, — продолжает Иван, в забывчивости не опуская фонаря, — я не тот, за кого вы меня принимаете… Я его товарищ…
— Солянин? — спрашивает дьяконица, приятно изумившись, и, не давая ответить, тащит Ивана за руку. — Потуши, бесстыдник, фонарь-то… Идем в горницу; холодно здесь…
«Вот тебе приключение!» — хохочет в душе «бесстыдник».
Дьяконица протащила Ивана через темный зал — в спальню. Зажгла керосиновую лампу и, пока та разгоралась, сама скрылась под одеялом.
— О, да ты славный парнишка! — через минуту восклицает она, хихикая. — Я где-то встречала тебя. Ты не живешь ли на соседнем дворе?..
«Положение пиковое», — думает Иван, теряясь от неожиданности.
— Это хорошо, что ты пришел… А как тебя зовут?.. Иван? Хи-хи-хи… тоже Иван?.. Хорошо, Ваня, что ты пришел: страсть как не люблю, когда в доме ни одного мужчины…
— Как ни одного?.. А дьякон где? — ловит Иван момент, чтобы начать атаку.
— Дьякон?.. Дьякон пропал. Пошел среди дня, и вот до сих пор нету… хи-хи-хи-хи… Да ты не бойсь, он не придет… А если придет, я тебя через окошечко выпущу… хи-хи-хи… Ведь он у меня косолапый: пока будет ворочаться в сенцах, ты уже домой три раза успеешь прибежать… хи-хи-хи…
С одной стороны — хорошо, что из уст дьяконицы бьет непрерывный словесный фонтан: это позволяет обдумать положение; с другой — плохо: своим фонтаном она не дает возможности повести наступление. Впрочем, Иван быстро справляется, извлекая из брошенных расточительно слов то, что ему нужно.
Дьяконица, между прочим, выбрасывает:
— А ты кто же будешь? Где служишь? — и, не останавливаясь, катится дальше.
— Я студент, — вклинивает Иван свой ответ, — на изобретателя учусь…
Насчет изобретателя он, что называется, залил — закинул удочку и с удовольствием увидел, что рыба клюнула.
— На изобретателя?! Хи-хи-хи… У нас здесь один изобретатель жил — Митька Востров… Изобретал — изобретал…
Дьяконица вдруг упирается лбом в стену — обрывает.
— Ну и что же? — с нарочитым равнодушием подхватывает Иван. — Изобретал, изобретал — и? — и угодил на Канатчикову… — тихо кончает дьяконица.
Вполне естественно поинтересоваться:
— Почему же это он угодил?..
— Та-ак, — мямлит дьяконица, внезапно оробевшая и притихшая.
Иван запоминает: Митька Востров — изобретатель — жил у дьякона, сейчас сидит в доме умалишенных.
Можно было бы теперь же пораскинуть мозгами, но незначительный предмет — мятая бумажка на полу у кровати — приковывает внимание рабфаковца.
Дьяконица быстро оправляется и снова брызжет обильным фонтаном. Делая вид внимательно слушающего, Иван, будто нечаянно, роняет со стола платяную щетку и нагибается вслед за ней… Быстрый взгляд под кровать — семь пар туфель, — ого, по-богатому!.. Взгляд на бумажку:
«К 10-ти часам утра вы должны прийти на Арбатскую площадь… Квартира члена английской делегации… и т. д.
Благожелатель».
— Точка, — говорит себе Безменов. — Все ясно. Надо кончать визит…
Он вскакивает со стула и, напуская на лицо «тихий ужас», к чему-то прислушивается.
— Подождите, — говорит отрывисто-сдавленно. — Слушайте… — и, будто окончательно перетрусив, тушит лампу.
В кромешной тьме обостряется болезннено слух — кому это не известно? И чудится дьяконице: что-то массивное, будто медведь, лезет в окно, где Митька жил.
— Ой-ой, голубчики, — медведь!.. — шепчет она, натягивая на себя одеяло с головой. И из-под одеяла:
— Ой, голубчики, что же будет?
Иван с угрожающим видом вылетает из комнаты… Дьяконица за ним на крючок, на засов, на ключ дверь приперла… Комод придвинула…
Конечно, в Митькиной лаборатории — ни души. Иван это знал заранее. Его слух не подвержен болезненному обострению: холодные обливания по утрам — лучшее средство от нервности. Но, чтобы поддержать иллюзию ворвавшегося медведя, он невероятный шум поднимает среди склянок, щеп и битой посуды.
— Хватит, — говорит, запыхавшись, — дело сделано, — и добавляет с досадой: — А дьякона-то проворонил!..
Рубашка висит на месте, ставни — тоже на месте. На дворе, по-прежнему, тишь и темь. Откуда-то затушенные выстрелы доносятся.
— Не Васильев ли орудует? — приходит в голову. — Он-то не проворонит.
У надгробного памятника сразу окаменевает: через весь двор к церкви на рысях проносится рослая тень.
— Гм… Если это грабить церковь, то пускай себе… А если мои агенты, нужно отпустить их… Свистнуть, что ли?..
И решает, на всякий случай, обождать со свистом. Ус-пеется. Надо убедиться.
Согнувшись в три погибели, крадется к церкви. Церковь недавно побелена — 12-го мая день святого лодыря Полу-вия — белые стены лучше, чем все другие предметы, вылавливают из чернильной мглы остатки света и отражают их обратно в чернильную же мглу. Прижиматься к церковной стене, как это делает неизвестная фигура, более чем глупо.
Иван крадется по земле к глупой фигуре. Заметила ли она его или нет, но только двинулась и сама — опять-таки вдоль стены.
