Павел Корнев - Без гнева и пристрастия
При одном взгляде на провал пробрало до самых костей. Бесцветное тускло-серое марево безвременья, запертого внутри каменного свода стен алхимическими формулами, гипнотизировало и манило безмолвным обещанием раскрыть все тайны мироздания разом. Обещанием, без всякого сомнения, лживым.
Вечность. Это всего лишь Вечность.
Ошивавшийся неподалеку смотритель уставился на меня с неприкрытым сомнением; я спокойно глянул на него в ответ, покачал головой и закурил.
Тоннель в Вечность манил самоубийц, как манит мотыльков пламя свечи. Наивным глупцам было невдомек, что прыжок в безвременье оборвет их жизнь несказанно более болезненным образом, нежели классический выстрел в висок или даже петля.
Особам с тонкой душевной организацией, склонным к истерикам и меланхолии, также не рекомендовалось находиться вблизи грани безвременья. Даже с перрона я ощущал, как Вечность пытается забраться мне в голову, как колючими мурашками разбегаются по затылку звучащие в голове шепотки.
Никто доподлинно не знал, что именно представляла собой окружавшая города материя, а ученые, которые заявляли, будто сумели разгадать главную загадку мироздания, в основе своей делились на тех, кто болезненно жаждал внимания общественности, и тех, кто исчезал, собрав с доверчивых простаков деньги на очередное открытие века.
Я запрокинул голову к сводчатому куполу вокзала, выдохнул струю дыма и ощутил легкую дрожь каменного пола. В следующий миг затянувшая провал тоннеля пелена подернулась рябью, забурлила и вдруг лопнула, пронзенная локомотивом. В один миг экспресс вырвался из небытия и начал замедлять ход. Катились темно-синие вагоны, шипел пар, скрипели тормоза.
Тлеющий огонек сигареты дополз до проведенной на бумаге черты; я завертел головой, выискивая урну, заодно и огляделся. Публика кругом обнаружилась сплошь приличная; никаких подозрительных личностей, оттопыренных пиджаков в белую полоску, аляповатых гетр и броских фетровых шляп.
Поезд окончательно остановился, двери вагонов с тихим лязгом распахнулись, и наружу начали выходить ошарашенные путешествием через Вечность пассажиры.
Курьера я увидел сразу.
Клетчатый пиджак, белая шляпа с невысокой тульей, не по погоде легкие штиблеты и самое главное — огромный коричневый чемодан с золочеными уголками. И да — он был рыжий, огненно-рыжий с морковным оттенком.
Рядом вышагивала высокая стройная дама, вслед которой оборачивались едва ли не все попадавшиеся навстречу мужчины. Да и женщины, честно говоря, лишь делали вид, будто не замечают приезжую красотку. Не заметить ее было просто-напросто невозможно. Не столько даже из-за широкополой соломенной шляпки, огромных дымчатых очков на пол-лица, яркой помады и кроваво-красного лака на ногтях, сколько по той простой причине, что в городе Осень дамские брючные костюмы почитались верхом неприличия даже среди самых отчаянных суфражисток. Особенно в сочетании с туфлями на высоких шпильках.
Впрочем, мужское внимание в первую очередь привлекал выдающихся размеров бюст.
«Надо взять номер телефона, — мелькнула мысль, — Сол будет счастлив…»
Стряхнув невольное оцепенение, я зашагал навстречу курьеру, загородил дорогу и сообщил:
— Меня просили встретить вас.
— Виктор Грай? — уточнил рыжий и протянул руку: — Меня зовут Патрик. — После крепкого рукопожатия он представил спутницу: — Зоя, мой секретарь.
— Очень приятно, — улыбнулся я, слегка прикоснувшись к пальчикам Зои, затянутым в черную кожу перчатки. — Как прошло путешествие?
— Отлично, просто отлично! — рассмеялся Патрик. — Не понимаю, откуда берутся все эти жуткие истории!
— А вас не смущает, что вы провели в поезде сутки, а в реальности не прошло и мгновения?
— Какое мне дело до реальности, Виктор? — отмахнулся курьер и тряхнул запястьем, высвобождая из-под рукава наручные часы. — Но вот стрелки стоит подвести, это вы верно заметили!
Мы сверили время и ушли с перрона. Уже в вестибюле Патрик спросил:
— Вы на машине, Виктор?
— Нет, — качнул я головой, — не вожу.
— Не беда, — ничуть не расстроился такому ответу курьер. — Зоя, дорогуша, найди извозчика, а мы пока выпьем кофе. — Он поморщился и доверительно сообщил: — После той бурды, что давали в поезде, у меня изжога.
Секретарша отправилась выполнять распоряжение, и пусть намеренно она бедрами не виляла, взгляды всех мужчин вне зависимости от возраста и наличия спутницы немедленно прикипели к ней, будто притянутые невидимым магнитом.
— Быть может, не стоит здесь задерживаться? — засомневался я. — Если не ошибаюсь, были опасения, что возникнут известные сложности…
— Нет, что вы, Виктор, никаких сложностей, — уверил меня Патрик, поскреб за ухом и покатил чемодан к вокзальному кафе «Стрелка».
Мне ничего не оставалось, кроме как отправиться следом.
В кафе Патрик заказал тосты, яичницу с беконом, ростбиф, корзину хлеба и блинчики с малиновым джемом. Перехватил мой озадаченный взгляд и сообщил:
— Люблю покушать, есть грех.
Я заказал кофе и закурил, разглядывая с аппетитом завтракавшего курьера, который со своей худощавой физиономией на обжору нисколько не походил.
— Виктор, вы кажетесь удивленным, — на миг оторвался Патрик от еды и промокнул губы салфеткой.
— Обычно люди после поездки в поезде имеют бледный вид.
— В самом деле? — хмыкнул курьер и машинально пробежался пальцами по лежавшим перед ним столовым приборам. — Не замечал за собой ничего подобного.
— Вечность на всех воздействует по-разному.
— Что есть, то есть, — кивнул Патрик, почесав запястье, — но знаете, Виктор, я вовсе не уверен, что можно говорить о какой-то там Вечности. Видите ли, я в нее не верю.
— Серьезно? — опешил я.
— Ну скажите мне, как разумный человек может верить в то, что время — это осязаемая материя? Это же нонсенс! А если природа времени нематериальна, то глупо говорить о том, что здесь время идет, а здесь оно стоит. Время — величина постоянная.
— Что же тогда Вечность? — усмехнулся я и непроизвольно потер нос, в котором засвербело из-за густого аромата одеколона, коим благоухал собеседник.
Курьер расправился с ростбифом, сделал маленький глоток кофе и пододвинул к себе тарелку с блином.
— Время однородно и едино, — заявил он, — разнится лишь субъективное восприятие его человеком. Вот вы спокойно перемещаетесь в так называемой Вечности, а почему?
— Мое внутренне время…
— Ерунда! — отмахнулся Патрик. — Не обижайтесь, но все это — просто чушь собачья. Интеллектуалы, уверяющие, будто человек при рождении получает некий запас персонального времени, ничем не лучше мракобесов, толкующих о душе. Значение имеет лишь воля. Воля человека. Только от нас самих зависит, замрем ли мы в потоке времени или перемотаем, будто кинопленку. Вот так.
